И.Н. Андрушкевич *

КРАТЧАЙШИЙ ТОЛКОВЫЙ
ПОЛИТИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ

АБСОЛЮТИЗМ.

Выражение "абсолютизм" происходит от латинского слова absolutus, причастия от absolvere, разрешать, отрешать, отвязывать, освобождать.

В философском смысле, абсолютно то, что "есть само по себе" ("кат авто" по-гречески), что "отделено и отвязанно (отрешенно) от чего бы то ни было" (аЬ аlio solutum), что "независимо" и "ничем не обусловлено", "безусловно", "самостоятельно".

В политическом смысле, абсолютизм обозначает отрешенность государственной власти от всякого высшего начала и ее безусловную независимость от общества как такового. Абсолютизм представляет "симметрию отрешений": народ отрешается от всякого участий в государственных делах, а правитель отрешается or постоянной зависимости от духовной (трансцендентной) этической ориентации. (Несмотря на возможные ссылки на трансцендентные истоки абсолютной власти, таковые служат лишь для ее безотзывного и безусловного перманентного оправдания). Однако, это последнее отрешение зачастую имеет лишь декларативный характер. Например, претензии западноевропейского абсолютизма на "просвещенность", указывают на его мистериальную связь с зотерическим иллюминизмом.

Абсолютизм отличается от тирании главным образом тем, что исторический абсолютизм имел легитимное происхождение, в то время как тирания почти всегда нелегитимна уже и по своему происхождению. Абсолютизм зарождается в процессе вырождения легитимных политических учреждений, когда ответственность за функционирование таковых сосредотачивается на одном человеке. В Римской империи этим человеком стал император, понимаемый как делегат всего народа, которому принадлежала верховная власть. Этот делегат таким образом, сосредотачивал в себе и верховную и все управительные власти (законодательную, исполнительную и судебную), при одновременном упразднении авторитарных прав сената и авгуров на вето. В западноевропейских монархиях абсолютным властителем становился легитимный монарх, в процессе отмирания или устранения системы политических учреждений и властей, в рамках отхода от христианской макроконституции, выраженной в доктрине Симфонии императора Юстиниана Великого.

Абсолютизм отличается от тоталитаризма тем, что последний, как и тирания, не имеет легитимного происхождения и, кроме того, является политической кристаллизацией какой-нибудь идеологии, программатически предвидящей тотальную регламентацию всей общественной жизни.

По классификации Аристотеля, который перечисляет пять основных видов монархии, абсолютизм можно отнести к группе "варварских царств" (????????? ??? ????????). Таковые, "очень близки к тирании, но легитимны наследственны... они управляют в согласии с законом и при согласии своих подданных, а тираны против их воли..." (Политика, 1285 а).

Абсолютизм развился впервые в Римской империи, в процессе концентрации всей власти (верховной и управительной) в руках императора и превращения всех римских государственных институций в декоративные учреждения. Лишь реформы святого Константина Великого и учреждение им православной монархии положили конец этому первоначальному абсолютизму, преодолением отрешения верховной власти от всякого высшего начала, ее ограничением христианским учением и симфонией с Христианской Церковью.

Во всей своей полноте абсолютизм проявился конкретно в ряде западно-европейских государств в 18 и 19 веках. Он был проявлением упадочной формы монархии, наступившей в результате подмена монархии, являвшейся верховной властью и выражавшей высший нравственный идеал нации, монархией управительной, пытавшейся с помощью централизованной бюрократии взять на себя отправление всех жизненных функций нации. В Западной Европе абсолютизм получил наиболее яркое выражение во Франции, Пруссии и, частично, в Испании.

На процессы становления абсолютизма оказало сильное влияние протестантское учение о Церкви, как обществе равных во всем верующих, без всякой иерархии, которые лишь "в видах целесообразности и порядка" (Л. Тихомиров) делегировали особых должностных лиц для осуществления руководства. Затем, была выработана теория, что такое делегирование может быть безусловным, а "осуществление прав руководства" абсолютным. Но, так как европейские нации были жизненно способны к внутренней общественной организации, что не совмещалось с абсолютизмом, то абсолютизм привел западно-евопейскую политическую мысль в противоположную сторону. А именно, к идее возвращения народу его власти, которую он лишь временно доверил своим королям, но которая в принципе является неотчуждаемой и подлежит возвращению во всякое время, чтобы ее затем можно было периодически "переделегировать" "народным представителям".

Идеологами абсолютизма можно считать главным образом Жана Бодана (1520-1596). Гуго Греция (1583-1645) и Томаса Гоббса (1588-1679).

В знаменитой "Правде вол и монаршей", составленной Феофаном Прокоповичем, теоретические основы монархии излагаются по Грецию и Гоббсу. Именно это и было началом нашего дальнейшего продвижения одновременно по двум непараллельным путям: 1. Нашей собственной монархии, подчиненной высшему духов' ному началу собственного народа и ограниченной симфонией с Православной Церковью, соборным строем и широким народным самоуправлением. 2. Западной абсолютной монархией, ничем не ограниченной и подменяющей народные политические учреждения бюрократическими структурами. Такое раздвоение и привело со временем к катастрофе.

"Смешение русской монархии с абсолютизмом" завершилось реформами Сперанского, во время императора Александра Первого, когда "нация была подчинена правящему механизму (бюрократии). Верховная власть, по наружности, была поставлена в сосредоточии всех управительных властей. В действительности, она была окружена высшими управительными властями, и отрезана ими не только от нации, но и от остального управительного организма... Общая сложность усовершенствованных бюрократических учреждений, при отсутствии всяких учреждений единящих царя и народ, отрезывала государя от народа своим "средостением", облегчая деспотизм управительных властей и низводя к возможному минимуму свободу самой верховной власти". (Л. Тихомиров).

Абсолютизм, как конкретное историческое явление, расцветает в начале нового времени и является первым политическим этапом модернизма, подготовленного так называемыми возрождением и гуманизмом. В данном случае, "возрождение* относилось к возрождению римского дохристианского абсолютизма. Другими словами, это возрождение было реакцией на христианство и на христианскую доктрину симфонии между правильным государственным строем и беспорочным священноначалием. В дальнейшем, абсолютизм ведет к секуляризации государства (у нас при Петре Первом, а затем при Екатерине Второй), к созданию отдельных национальных государств и к международной политика равновесия между ними, к меркантилизму и протекционизму в экономических отношениях.

Ликвидируя христианское наследив, абсолютизм возвращается вспять к политической идее последнего периода римского языческого государства о "делегировании" народом власти, и перебрасывает эту идею в последующие этапы модернизма, под видом так называемого "народного представительства". Общим знаменателем этой идеи, на всех ее трех этапах (языческого цезаризма, абсолютизма и либерализма), является оправдание бюрократической или олигархической узурпации управительной власти и отстранение народа от прямого участия в государственных делах.

АВТОРИТАРНЫЙ СТРОЙ.

Выражение "авторитарный" происходит от латинского слова auctoritas, от глагола augere, увеличивать, приумножать, прибавлять.

Немецкий ученый Арнольд А. Т. Эрхардт считает, что термин "аукторитас" является "настолько сложным, что он еще не разъяснен полностью филологами... Авторитет не является чем-то самодостаточным, а средством для чего-то большего. Авторитет является... чисто духовной властью, которая унижается каждый раз, когда она прибегает к помощи физической силы". (Христиане и авторитет. Журнал Di6genes, № 41, 1963). Немецкий философ Карп Ясперс дает следующие определения:

"Ауктор - это тот, кто утверждает и поощряет нечто; аукторитас - это сила, служащая для того, чтобы производить, поддерживать и увеличивать". 0днако, это отнюдь не физическая сила, и даже не чисто "мирской авторитет", ибо "всякий мирской авторитет неизбежно кончается потерей данного ему доверия", так как "претензия авторитета без трансцендентности ведет к послушанию без трансцендентности". (Karl Jaspers. Libertad у autoridad. Diоgenes № 1, Buenos Aires,1952).

Первый авторитарный строй был учрежден в момент основания Римской монархии (753 г. до Р. X.), а затем систематически развивался в Римской республике (начиная с 510 г. до Р. X). Этот строй выражался в Римском государстве наличием в нем учреждений, обладающих правом на вето по отношению ко всем политическим актам, включая выборы и законы. Это право понималось как залог для приумножения благоденствия государства. Таким образом, характерной отличительной чертой авторитарного строя является наличие в нем, наряду с учреждениями верховной власти (imperium) и управительной власти (potestas), также и органов обладающих авторитетом (auctoritas), для сдерживания всех этих властей.

Цицерон, в своем труде "О государстве" (De republica), говорит, что вся суть римской государственности заключается в учреждении самим ее основателем Ромулом "двух наивысших основ нашего государства", каковыми являются авгуры и сенат.

Ортега-и-Гассет обращает внимание на то, что Цицерон ставит на первое место авгуров, а не сенат. Этим лишний раз подтверждается, утверждает Ортега, что политика неразрывно связана с народным религиозным мировоззрением, вернее — она из него вытекает, когда она легитимна: Такое поведение, которое нам не позволяет жить легкомысленно, но заставляет нас вести себя с осторожностью по отношению к трансцендентной действительности, выявляет тот строгий смысл, который для римлян имело слово религия... Слово "augurium" обозначало только рост, приумножение, предприятие. От него происходят auctoritas, augustus... Понятия верований и государства взаимно проникаются". (Оргега-и-Гасссет. О римской империи).

Цицерон намекает на общий корень этих слов, утверждая, что "в государстве основной и самый важный правопорядок опирается на авторитет авгуров". ("Maximum autem et praestantissimum in re publica ius est augurum cum auctoritate con-iunctum1'. De legibus, 2, 31). "Аугурум", как и "аукторитас", происходит от augere, увеличивать, приумножать, прибавлять.

На гравюре-портрете императора Петра Великого, сделанной в 1703 году Шхонбеком, имеется подпись указывающая именно на этот смысл: "Петр Первый император, присноприбавитель, царь и самодержец всероссийский". (Акад. М. М. Богословский. Петр Первый. Госполитиздат, 1948. Том 4-ый, стр. 466). А титул императоров Священной Римской Империи Германской Нации "Romani imperii semper Augustus" немцы и сегодня переводят как "Римской империи всегда увеличитель' ("des romischen Reiches allzeit Mehrer"). (Lateiniscne Zitate. Hildesheim, Gerstenberg Verlag, 1991).

Для римского государственного сознания полностью легитимной была лишь такая политическая власть, которая не только обладала полным соборным признанием большинства и меньшинства (народа и сената), но и была перманентно подтверждаема авторитетом тех двух учреждений, которые имели традиционное право на вето: сенаторами патрициями, то есть потомками первых основателей Рима, обладавших политическим авторитетом (auctoritas patrum) и авгурами, обладавших религиозным авторитетом. (О роли авгуров см. начало главы "Дух народа' в "Народной монархии" И. Солоневича). Это и был авторитарный строй, в полном, точном и подлинном смысле этого слова. Ортега-и-Гассет определяет следующим образом этот авторитарный строй;

"Город, civitas, государство для римлянина обозначало пространство, в котором никакой человек не навязывает свою личную волю. В городе управляет только авторитет, и авторитет это закон для всех, анонимный в своих истоках и анонимный по своему содержанию". (Jose Ortega у Gasset. Una interpretad6n de la historia universal. Madrid. 1960, pag. 99). "Римляне не пустословили, позанимались утопиями. Они дел ал и коренное различие между гражданским и ратным часом... между domi и militiae, то есть дома или в войске... В войске генерал или император обладал властью, которой никто не обладал в стенах города. В нем (в городе) царил только, как было сказано, авторитет, а авторитет это безличный закон". (Там же, стр.100 и 101).

В свою очередь, Карл Ясперс утверждает:

"Свобода не имеет содержания без авторитета, которому она подчиняется. Авторитет не является подлинным, если он не пробуждает свободу. Свобода и авторитет идут вместе... свобода существует только вместе с авторитетом... Авторитет и свобода могут спастись в нашу эпоху только при условии допущения веры". (Там же).

Именно такой авторитарный строй по-видимому, и имел ввиду Аристотель, утверждая, что "в политиях ... немногие обладают авторитетом, чтобы отвергать, но не утверждать, ибо для этого предложение всегда выносится на утверждение большинства". (Политика, 1299 а). Через два века, другой грек, известный историк Полибий назовет римское государственное устройство образцовым, так как оно является "смешанным устройством", включающим в себя элементы царской власти (консулы), аристократию (сенат) и демократию (народные собрания). Можно добавить: и религиозные элементы, юридически четко обусловленные.

Цицерон переводит греческий термин "полития" именем Римского государства:

"республика". В республике "власть находится у народа, а авторитет у сената" (potestas in populo, auctoritas in senatu sit), чтобы в ней обеспечить согласие. "Я даю свободу народу, для того, чтобы хорошие имели и осуществляли авторитет." Для того, чтобы "свобода существовала на деле, а не на словах" (in re, non verbo), она должна быть "доверена славнейшим учреждениям, чтобы уступать авторитету первейших". (Законы, III, 28, 38, 25).

Во время Октавиана (30 до Р. X. - 14 п. Р. X.) все эти элементы спиваются в одном лице, в том числе и политический и религиозный авторитет, что выражается в принятии им в 27 году до Р. X. году титула Augustus, одного корня с auctoritas и augur. В 12 году Август принимает также и титул "верховного понтифика" (pontifex maximum), то есть первосвященника. Это слияние преодолевается лишь после преображения языческой Римской империи в христианскую, при святом Константине Великом. А затем окончательно и формально при святом Юстиниане Великом, законом о Симфонии.

ВЕРОВАНИЯ.

В философии, выражение "верования* всегда вызывало много затруднений. Во-первых, верование отождествлялось с верой и противопоставлялось знанию, но одновременно считалось, что всякое знание и всякое утверждение основываются на верованиях. Например, для рационализма верование — это очевидность прирожденных начал и форма фундамента всякого знания. Для эмпиризма, верование тоже является фундаментом знания, но постольку, поскольку оно опирается, в конечном итоге, на живость чувственных впечатлений. Кроме того, можно различать понимание верований выводимых только из субъективных восприятий человека, без всякой связи с объективной действительностью, и понимание верований как согласия с этой объективной действительностью. Первое понимание ведет от субьективизации верований к абсолютизации верующего существа, а второе ведет, например, в иудаизме, а затем и в христианстве, к связи между верованиями и трансцендентной истиной.

В политическом смысле, верования тесно связаны с содержанием политических учреждений вообще и с формой верховной власти в частности, являясь, таким образом, одним из элементов государства

Фюстепь де Куланж, в "Древней гражданской общине", говорит: "Взгляните на учреждения древних, не размышляя о их верованиях, и вы найдете их темными, не объяснимыми... Но рядом с этими учреждениями и этими законами поставьте верования: факты тотчас станут ясными". (Стр. 2. 3; цит. в "Монархической Государственности" Л. А. Тихомирова). В данном случае, подразумеваются в первую очередь религиозны” верования, на основании исторически неоспоримого факта присутствия религиозных начал во всех государственных образованиях древности. Однако, это не только сужает понятие верований, но и ограничивает их роль во многих современных государствах, являющихся безрелигиозными, или даже антирелигиозными.

Блюнчли пытался установить в науке четвертую форму верховной власти, называя ее "идеократией", понимая при этом под "идеями" также и верования.

Ферреро выводит легитимность той или иной формы власти из общедействительных верований в эту легитимность. Так, говорит он, раньше было распространено верование, что только монархия является легитимной формой власти, а в наше время широко распространено верование в исключительную легитимность власти демократической. В этих случаях, понятие верования сливается с понятием "консенсуса", согласия.

Ортега-и-Гассет определяет такой "консенсус" как "общее полное верование в определенное представление о жизни и мире...”. ("Одна интерпретация всемирной истории", Мадрид, 195Q, стр. 190). Теперь понятно то, что я называл легитимностью. Кто-то легитимен — царь, сенат, консул —, когда его исполнение власти основано на компактном веровании, которым обладает весь народ, что он в действительности является тем, кто имеет право исполнять ее... Поэтому, когда это общее полное верование раскалывается, ослабляется или рассеивается, вместе с ним раскалывается и легитимность". (Там-же, стр. 174). "За распадом верований и системы нравственных норм, то есть поведения, следует немедленно распад легитимности публичной власти". (Там-же, стр. 226). Тогда, "нет законного государства, потому что нет состояния общего духа в обществе". (Там-же, стр.228).

Л. А. Тихомиров считает верования частью "социального фундамента государства", каковым является "нация", то есть "народ или совокупность племен, достаточно объединенных чем-либо материальной нравственно; тут имею туже значение и территория, географические условия, условия труда, язык, верования, исторические условия и т. д.". ("Монархическая Государственность", Буэнос Айрес, 1966, стр. 30. Дальше — ссылки на страницы этого труда).

Верования выражаются больше всего в верховной власти, "которая есть конкретное выражение принципа, принимаемого нациею за объединительное начало". (33). "В той или иной форме верховной власти выражается дух народа, его верования и идеалы, то, что он внутренне сознает как высший принцип, достойный подчинения ему всей национальной жизни". (67). Лишь, "если в обществе не существует достаточно напряженного верования, охватывающего все стороны жизни в подчинении одному идеалу, то связующей силой общества является численная сила, количественная, которая создает возможность подчинения людей власти даже в тех случаях, кот да у них нет внутренней готовности к этому". (68). "Верховная власть... выражает весь дух, предания, верования и идеалы народа". (80).

Л. А. Тихомиров считает, что "государство не может существовать без какого-либо идеократического элемента, без нравственного смысла". (138). Упоминая святого Константина Великого, Тихомиров отмечает, что он "являлся представителем не какой-либо, хотя бы и христианской, народной воли, а выразителем народного нравственно-религиозного идеала". (143). Именно в силу этого, святой Константин явился "новым монархом", который "выступил властью верховною.... но не безусловною, не абсолютною". (143). "Для того, чтобы нравственное начало могло оказывать свое благодетельное влияние на политические отношения, необходимо, чтобы источники зарождения и созревания этики были независимы от государства. Государство есть область принуждения. Этическое начало, по существу, самобытно и свободно". (466). "Всеобъемлющий нравственный идеал может давать только верование" (468).

Ф. М. Достоевский в "Дневнике писателя" за 1880 год, высказывает мысль, что этот "нравственный смысл" или "нравственный идеал" не только является "высшим принципом" и "объединительным началом” национальной и государственной жизни, но и учредительной силой, создающей саму национальность: "При начале всякого народа, всякой национальности, идея нравственная всегда предшествовала зарождению национальности, ибо она же и создавала ее. Исходила же эта нравственная идея всегда из идей мистических, из убеждений, что человек вечен, что он не простое земное животное, а связан с другими мирами и с вечностью".

Основатель сионизма, Теодор Герцль, тоже говорит, что "в начале — идея". (Речь на Пятом конгрессе сионизма, в Базеле). В другой речи (в Берлине) Герцль говорит об "облачении древнего народного идеала в политические формы". В своем труде "Еврейское государство". Герцль подчеркивает, что "мы признаем сами себя принадлежащими к одному народу только через веру наших отцов".

Для того, чтобы точно определить понятие "верований", в первую очередь необходимо установить разницу между верованиями и идеями, с одной стороны, и верованиями и верой, с другой.

Наиболее полные исследования в этой области произвел испанский мыслитель Хосе Ортега-и-Гассет (1883 - 1955), в ряде своих трудов. Один из них так и называется: "Идеи и верования". (Jose Ortega у Gasset. "Ideas у creendas1'. Madrid, 1968. Дальнейшие ссылки относятся к страницам этого издания, в собственном переводе с испанского).

В самом начале этого труда, Ортега отмечает, что вопросы об "идеях* человека, или об "идеях" времени, являются первичным требованием человека, принадлежащего к европейской культуре. Однако, само понятие идеи неясно, так как это выражение мы можем отнести к весьма разным вещам. В первую очередь, это “неожиданные мысли” которые нам приходят в голову. Эти мысли могут иметь разные степени истинности, начиная от самых вульгарных, и кончая “научными теориями”. Но они всегда будут своего рода "происшествиями". Они "появляются тем или иным способом, в рамках жизни, которая существовала до них". (Стр. 18).

Однако, жизнь сама по себе обозначает "иметь дело с чем-то: с миром, с самим собой. Но этот мир и это "само собой", с которыми человек имеет дело, ему являются уже под видом определенной интерпретации, под видом “идеи” о мире и о себе самом”. (Стр. 18). Так, "мы сталкиваемся с другимпластомидмй, которыми обладает человек. Но, насколько они отличаются от всех тех идей, которые у него возникают, или которые он воспринимает) Эти основные "идеи", которые я называю “верованиями" не возникают в какой-то день и в какой-то час внутри нашей жизни, мы не доходим до них путем отдельных актов мышления, они не являются мыслями. которые мы имеем, не являются домыслами, даже из наивысшей категории, по своему логическому совершенству, и которые мы называем рассуждениями. Полностью наоборот: эти идеи, которые в действительности являются верованиями, образовывают то, что содержит нашу жизнь, и поэтому они не обладают характером частного содержимого жизни. Уместно сказать, что они не являются идеями, которые мы имеем, но идеями которыми мы являемся. Больше того: именно потому, что они являются самыми коренными верованиями, они для нас смешиваются с самой действительностью — они наш мир и наше бытие —, они теряют посему характер идей...". (Стр. 18, 19).

Таким образом, существуют два вида идей: ideas ocurrencias (которые вернее всего следует перевести как идеи-домыслы или идеи-вымыслы) и ideas-creencias (идеи-верования). Для краткости, Ортега предлагает называть эти два вида идей просто "идеями" и "верованиями". В число первых Ортега включает даже “самые строгие истины науки”. Их можно творить, утверждать, дискутировать, распространять, бороться за них и против них, и даже можно умирать за них. Но мы не можем ими жить. Они дело наших рук, и предполагают нашу жизнь, которая опирается на идеи-верования, которые мы не создаем, которые, в общем, мы даже не формулируем себе и которые мы не дискутируем и не распространяем..." (Стр. 19).

"Верования образовывают фундамент нашей жизни, почву на которой она совершается”. (Стр. 24). Верования у человека есть или нет, но он никак не додумывается до них. Однако, когда в этой почве верований появляются поры, полые места, иногда соединяющиеся в трещины, когда человек начинает сомневаться в своих верованиях, тогда ему не остается ничего другого, как попытаться заполнить эти трещины своими домыслами, появляющимися в результате сомнений в свои верования. "Идеи рождаются из сомнений, то есть в пустоте или в дырах верований. Поэтому идеи, которые мы измышляем, не являются для нас подлинной и полной реальностью. Из чего виден ортопедический характер идти: они действуют там, где верование сломлено или ослаблено". (Стр. 48). Когда эти домыслы группируются в системы, они образовывают идеологии. (См.; "Сущность современных идеологий". И. Андрушкевич. "Наша Страна" 1105, 1106 и 1107, май 1971 года).

Политическое значение верований происходит от того, что они "обыкновенно являются “коллективным явлением”, ибо они не являются "просто мнением, идеей, теорией". (Jose Ortega у Gasset. -Del Imperio Romano". Madrid, 1960. Стр. 99). Другими словами, верования сами по себе коллективны, в то время, как идеологии (наборы идей-домыслов) получают коллективное значение лишь вследствие принуждения (пропагандой масс-медий, террором, полицией и т. д.).

Поэтому Ортега называет государства в периоды, когда они опираются на верования. "жизнью в виде свободы”, в то время. как периоды идеологические он называет "жизнью в виде приспособления". (Там-же, стр. 140). Поэтому, все исторически устойчивые политические учреждения "инспирированы обстоятельствами, но опираются на дно твердых верований, образующих душу нации, пока нация имеет душу". (Там-же, стр. 141).

Таким образом, верования, как социологическое явление, шире чисто религиозных верований, хотя последние, как правило, являются ядром первых. Социологическая проекция верований подтверждается их связью с нравами (по-гречески "этос", по-латыни "морес", откуда "этика" и "мораль", а по испански "uses"). Ортега посвятил свой фундаментальный труд "Человек и люди" ("El hombre у la gente") роли нравов в обществе.

Такое понимание верований и идеологий помогает лучше понять политику, как внутреннюю, так и международную. В правильной монархии, монарх символизирует единство основных народных верований. В аристократии, народ отбирает лучших представителей, для реализации этих верований. В республике, имеется налицо согласие, или симфония, между верованиями большинства и меньшинства. (Цицерон говорил, что Римская республика покоилась на "согласии разрядов", или классов). В тирании, тиран идет против верований народа, в современных диктатурах с помощью идеологий. В олигархии, меньшинство не считается с верованиями народа. В демократии, не только вообще отрицаются коллективные народные верования, но они также и распыляются искусственно, для того чтобы обеспечить монополию идеологий/Таким образом, верования являются одним из элементов государства, только в разных режимах власть относится к ним по разному.

История, являющаяся экспериментальным полем политики, показывает, что все мутации или преобразования государств зависят больше от смены верований населения, чем от территориальных перемен, и даже от смены власти. Так, птоломеевский Египет является продолжением прежнего Египта, несмотря на то, что его фараоны, столица и руководство стали эллинистическими, ибо завоевания Александра Македонского не привели к радикальной перемене верований, а к их синкретическому смешению. Египетская система многобожия лишь обогатилась новыми богами, продолжая сохранять и всех прежних. Но, мусульманский Египет уже совершенно новое государство, потому что с арабским завоеванием одновременно происходит радикальная перемена верований населения (и их символов), которое даже подменяет свой собственный язык арабским. Точно также, Новоперсидское царство Сасанидов превращается в новое государство, потому что арабское завоевание тоже ведет не только к смене власти, ной к смене верований населения.

Вся международная политика является, в конечном итоге, лишь отражением подспудной борьбы между отдельными верованиями, или между идеологиями и верованиями, а иногда и между отдельными идеологиями.

ВЕРХОВНАЯ ВЛАСТЬ.

Верховная власть есть конкретное выражение принципа, принимаемого нацией за объединительное начало. Так как государство должно быть высшим союзом, осуществляющим условия существования не корпоративного, несословного, не какого-либо другого, замкнутого в своих частных или групповых целях, но условия существования общечеловеческого, это государство немыслимо без верховной власти, как реальной силы, которая по идее и по своим задачам стояла бы выше всех других. Смысл верховной власти состоит в общем обязательном примирении. Когда возникает государство — это означает, что возникает идея некоторой верховной власти, не для уничтожения частных сил, но для их регулирования, примирения и вообще соглашения. В той или иной форме верховной власти выражается дух народа, его верования и идеалы — то, что он внутренне сознает, как высший принцип, достойный подчинения ему всей национальной жизни. (Л. А. Тихомиров. "Монархическая государственность". Буэнос Айрес, 1966. Стр. 31, 33, 45, 87).

Верховная власть (Souverain) отличается от других властей, то есть oт властей управительных (Gouver-nement), следующим:

1. Она всегда основана на каком-либо одном принципе, она едина, сосредоточена и нераздельна, в то время как власть правительственная, напротив, всегда болев или менее представляет сочетание различных принципов и основана на специализации — порождая так называемое разделение властей (там-же. стр. 37). Этих принципов власти всего три: власть единоличная, власть некоторого влиятельного меньшинства и власть общая, всенародная. Власть верховная требует единого направляющего принципа, тогда как власть управительная не только допускает, но и требует самого разнообразного сочетания различных принципов власти, смотря по частным надобностям правления (стр. 59).

2. Всякая верховная власть идеократична (по выражению Блюнчли), то есть она находится единственно под властью своего идеала (стр. 68), в то время как управительные власти являются техническими, специализированными, то есть функциональными властями, обуславливаемые обстоятельствами (стр. 34). Формы верховной власти обуславливаются нравственно-психологическим состоянием нации (стр. 67).

3. Верховная власть не может быть делегированной, в то время как власти управительные по самой своей сути являются властями делегированными и передаточными, представительными. Попытки делегирования верховной власти ведут к ее фальсификации, и на деле являются фикцией, ведущей к узурпации этой верховной власти. В монархиях к этой узурпации стремится бюрократия, а в демократиях — партократия политиканов. Во избежание этого, особое значение для верховной власти имеет самоуправление, которое чрезвычайно расширяет возможность прямого действия в правительственных учреждениях и освобождает силы верховной власти для прямого контроля и направления. Это относится одинаково ко всем формам верховной власти (стр. 59).

Ввиду систематического игнорирования этих разделений между властью верховной и управительной, большинство определений верховной власти являются неполными и неточными, так как всякое полное определение требует указание ближайшего вида, к которому принадлежит определяемое, а затем и его отличительных признаков.

Л. А Тихомиров, в указанном труде. приводит следующее определение верховной власти из "Курса государственной науки" (Часть 1, стр. 60) В. Н. Чичерина, которое он называет "прекрасной формулировкой":

"Верховная власть — едина, постоянна, непрерывна, державна, священна, ненарушима. безответственна, везде присуща и есть источник всякой государственной власти". Она обладает "полновластием, как внутренним, так и внешним. Юридически она ничем не ограничена. Она не подчиняется ничьему суду, ибо если бы был высший суд. то ему бы принадлежала верховная власть. Она — верховный судья всякого права... Словом, это власть в юридической области полная и безусловная... Всякие ее ограничения могут быть только нравственные, а не юридические. Будучи юридически безграничною, верховная власть находит предел как в собственном нравственном сознании, так и в совести граждан". (Стр. 42).

Современные западные определения верховной власти (sovereignity по-английски, souverainite по-французски, soberanta по-испански, от superanus по-латыни), всегда указывают на ее превосходство над всеми, на ее высший, превосходный характер, как государственной власти. То есть, это власть находящаяся над всеми другими властями (от super no-латыни, Oberherrschaft, буквально "надвластие", по-немецки). В частности, суверенитетом обладает федеральное государство, но не входящие в него штаты и провинции, так как первое стоит над вторыми.

"Краткий политический словарь" (Политиздат, М. 1969), определяет верховную власть, под словом "суверенитет (верховная власть)", как "полную политическую независимость и самостоятельность государства в его внутренних делах и внешних отношениях... независимо от величины его территории, количества населения и общественного строя".

Это последнее определение говорит не о верховной власти, а о государстве, смешивая оба понятия. Такое смешение этих двух понятий (государства и его верховной власти) происходит весьма часто, так как некоторые важнейшие признаки верховной власти передаются ею и всему государству. Например, "полновластие, как внутреннее, так и внешнее", по формуле Чичерина. Но, совпадение некоторых существенных признаков этих двух понятий, еще отнюдь не доказывает их полной тождественности. Государство никак нельзя свести к одной верховной власти и к ее свойствам, так как оно шире ее, а также объемлет и другие элементы. Например, в случае советского государства, верховная власть в нем была основана — выражаясь словами Тихомирова — на "едином направляющем принципе власти определенного влиятельного меньшинства", каковым являлась коммунистическая партия, согласно конституциям этого государства (их было несколько). Эта верховная власть, по словам Блюнчли, "идеократична", то есть "находится единственно под властью своего идеала”.

Поэтому, коммунистическая партия в СССР, занимавшая (узурпировавшая) место верховной власти, и марксистская идеология, занимавшая (узурпировавшая) место народных верования и идеалов, в этом отношении были "постоянны и ненарушимы", согласно формуле Чичерина, то есть по самой своей сути не поддавались эволюции или изменениям. Изменения или мутации, однако, происходили неминуемо как во внешней, так и во внутренней обстановке, что и вело к дополнительным противоречиям между действительными народными верованиями и насильно навязанной идеологией, чисто механически исполнявшей роль "объединительного начала". Больше того, в самих недрах этой верховной власти коренилось непреодолимое противоречив и глубочайший парадокс: она сама в себе не имела никакого предел а, за отсутствием в ней всякого нравственного сознания, а также принципиально игнорировала всякий предел в совести граждан. Но, если она и передавала советскому государству свои свойства "безответственности... юридической полноты, безусловности и безграничности” (по Чичерину), и если она и "являлась источником всякой государственной власти" в советском государстве, это еще не значит, что все это государство состояло только из нее.

Эти два смешения верховной власти (с властями управительными и с самим государством) ведут к большим затруднениям для теоретического уяснения рол и верховной власти, как власти учредительной. В современной государственной науке считается, что среди всех государственных законов необходимо выделять некоторые основные законы — или один основной закон — именуемые конституцией. Конституция, в согласии с этими теориями, является "высшим законом", что неизбежно ведет, в свою очередь, к возможности отождествления этого "высшего закона" с "высшей властью". Но, так как почти все современные конституции являются писаными, встает вопрос: Кто является их настоящим автором, помимо непосредственных редакторов? Ведь только "высшая власть" может быть автором "высшего закона". Конечно, должна быть разница между творцом и творением. Кто же этот творец. автор, учредитель, источник высшей легитимности в государстве? Этим источником высшего закона не может быть простая законодательная власть, то есть одна из управительных властей, даже если она формально и считается представительницей народа, то есть верховной власти в демократических государствах (хотя и другая власть, судебная, тоже действует в этих государствах "от имени народа"). Ведь законодательная власть может "давать" законы лишь в рамках конституции, и даже подлежит в этом отношении контролю судебной власти. Не может же она сама “давать” и основные законы, то есть конституцию, в рамках которой она должна давать простые законы.

Как раз эти теоретические затруднения помогают вскрыть настоящую суть верховной власти. Действительно, если простая законодательная власть не может в обыденном порядке учреждать и изменять уже учрежденные конституции, то это подтверждает, что верховная власть не подлежит делегированию, в отличив от других властей. (Например, конституция США сама провозглашает, что она учреждена "народом", а не его представителями).

Выход из этого положения обыкновенно ищут в двух направлениях: аппеляцией к стоящему вне государства источнику, или аппеляцией к непосредственному, но абстрактному источнику.

К первому случаю относятся конституции Канады и Австралии, учрежденные в свое время Вестминстерским парламентом Объединенного Королевства, как и конституции других британских доминионов. После Вестминстерского Статута 1931 года, законы британского парламента перестали иметь силу “высшего закона” в Доминионах, но Канада и Австралия (частично в силу их федеративного устройства) добровольно отказались (по крайней мере до сих пор) от права на изменение полученных извне конституций. (Это равносильно попытке пресечь навсегда попытки сепаратизма и расчленения в этих государствах).

К другому случаю относятся такие конституции, как, например. США, в которых провозглашается, что они установлены прямо "гражданами", помимо всяких представителей. По этому поводу уже Гамильтон писал в "Федералисте", что "никакое законодательное действие против конституции не может быть действительным", так как "нельзя утверждать, что делегат первое того, кто выше его..., что представители народа предшествуют народу”. Однако, и в этом случае, как и во многих других, это лишь формальная условность, так как на самом деле, "говоря по правде, можно сказать, что народ, весь народ... никогда не разработал ни одной конституции и никогда не мог бы этого сделать”. (К. С. Wheare, "Modem Constitution").

Следовательно, можно выдвинуть гипотезу, что в режимах с писаными конституциями верховная власть олигархична, ибо она принадлежит тем или иным "влиятельным идеократическим меньшинствам", которые в них фактически и редактируют эти конституции. Однако, в состав идеологии этих олигархий входит доктрина "представительства", позволяющая считать реальную олигархию номинальной демократией. Конституции этих режимов являются, в свою очередь, лишь политической проекцией этих идеологий.

ГОСУДАРСТВО.

Государство" происходит от русского слова "государь", являющегося сокращением славянского слова “господарь”. В этих словах содержатся два смысла: хозяина и верховной власти. Например, в современных чешском и словацком языках, “господарство” значит "экономика", “хозяйство”. Но в Сербии и в Молдавии господарь соответствовало греческому "деспотес", владыка, в смысле "владетельный князь", причем оба эти термина сосуществовали. Греческое "деспотес" тоже связано с двумя понятиями: владеть, в смысле быть хозяином, и владеть, в смысле обладать самостоятельной властью. Деспотес образовано от "демспотес", буквально "домо-владыка" или "домохозяин". Греческое "потес" соответствует римскому "потестас". Этот же корень присутствует и в словах "гос-под-ин" и “Гос-под-арь”. Господин происходит от индоевропейского hosti-pot-s, буквально "властитель чужого" или "властитель гостей", по-немецки Gastherr, или Herr des Fremden (Duden, Herkunfts-worterbuch der Deutschen Sprache). Корень "roc" присутствует также в латинских словах hospes, hostis.

Другое славянское слово, обозначающее государство — держава (сохраняющееся в сербском и в других славянских языках), происходит от слов "держать" и "держивать" и связано не только с понятиями крепости, силы, прочности, но также и с хозяйскими понятиями содержать, торговать, издержка, расход. Держава, в смысле "крепость", находится в смысловой связи с греческим "кратос", откуда происходит "автократия", то есть самостоятельная. суверенная, ни от кого независимая власть или владение, по-русски “самодержавие".

Греческое название государства "полис" связано с корнями пал, пла, пле, пол, пло, смысл которых: наполнять, полностью, быть полным, быть многочисленным, множество, в большом количестве; а также: выполнять, исполнить, насытить, удовлетворить и т. д. На санскрите "пуру" значит много, богато, а "пур", "пура" значит город, крепость ("то-пура" — городские ворота). От этих корней в греческом языке происходят также: плерес (полное, укомплектованное), плефос (толпа, множество), плутос (богатство), и т. д. На связь этих корней с понятием полиса по-видимому намекает сам Платон во фразе: Так как все нуждаются во многих вещах, мы собираем в одном селении множество людей... и этому сожительству мы даем имя города". (Полития, 369 с). В этой фразе корень "поп" встречается три раза.

В латинском языке с этими корнями связаны слова plere, completus, repletus, ptebes, plus, pluralitas, populus, amplitu-dinus, manipulus и т. д. (наполнять, законченный, переполненный, плебс, плюс, множество, народ, амплитуда или широта, военное подразделение в 100 или 200 человек, буквально "полная рука*). От параллельного латинского корня par, рог просходят не только opiparus (богато оснащенный, великолепный, пышный), рагаге (добывать, приготовлять), portare (нести, вести), но также и imperare (первоначально приготовлять, приправлять, обрабатывать, а затем и заказывать, приказывать, управлять, направлять). В свою очередь, от imperare просходят imperium, imperator(a древне-индийском endoperator, а в некоторых диалектах етoratur). Славянское слово "племя" тоже связано с корнем "пле" ("племиться, множиться, размножаться, плодиться”. В. Даль), также как и слова "полк, "ополчение".

В современных западно-европейских языках, названия государства (State, Etat, Staat, Estado, Stato) происходят от латинского status (состояние, установление, положение, буквально: стояние). В греческом языке "статос" значит стоящий, стоячий. В римском праве, status обозначало юридическое положение или состояние личности. Такой первоначальный смысл этого слова иногда ведет к недоразумениям, при переводе с помощью производных от него выражений древних латинских и греческих терминов, обозначавших "государство". При этом также необходимо иметь ввиду, что подобные недоразумения возникают и при применении как синоним государства таких выражений, как общество, община, нация, страна, а иногда и правительство.

Корень слова status, обозначает стабильность, устойчивость, постоянство. От него происходят наше стоять, немецкое stehen, а также такие слова, как конституция, станция, статист, субстанция, статуя и т. д. Этот смысл сближает современные западно-европейские имена государства с древнегреческой идеей "стасии" (постоянства, устойчивости), понимаемой как суть государства. Некоторые ученые предполагают, что от сокращения глагола "стать, стати" произошли морфемы ста (в слове пожалуйста) и ство, в слове государство. (Г, П. Цыганенке Этимологический словарь русского языка. Киев. 1989.)

Согласно мнению некоторых ученых, эти современные западно-европейские названия государства имеют своим источником первую фразу известного произведения Никколо Макиавелли "Князь":

"Все государства, все владения, которые имели и имеют власть над людьми, являются государствами и являются или республиками или княжествами". ("Tutti gli stati, tutti e dominii che hanno avuto e hanno imperio sopra ti uomini, sono stati e sono о republiche о principati". Niccoto Machiavetli. "II Principe".)

Однако, уже Цицерон употребляет это слово как дополнение к старому римскому названию государства, когда он в “Законах” пишет: "Так как ты писал о превосходном государстве (optimo rei puMicae statu), то будет последовательно, если ты напишешь также и о законах”. (I, 15). Таким образом, Макиавелли не создает абсолютно нового выражения и даже не придает абсолютно новый смысл старому выражению, а лишь сокращает уже по-видимому существовавший оборот речи.

Римское название "республика", то есть общественное, публичное, общее дело или вещь, соответствовало не только греческому "полису* вообще (по-римски civitas), но, главным образом, одному из видов полиса, а именно "политии". Полития - это один из трех правильных видов государственых режимов, наряду с монархией и аристократией. Цицерон это выражение переводит как “республика”. Аристотель утверждает, что извращением политии является демократия, также как извращениями монархии и аристократии являются тирания и олигархия. Однако, нужно иметь ввиду, что Аристотель употребляет выражение “полития” и в третьем смысле, а именно в смысле строя или режима, того, что мы сегодня часто называем “Конституцией”.

Платон определяет государство, как ответ на необходимость сотрудничества между людьми, для удовлетворения их растущих потребностей. Необходимость разделения труда лежит, по Платону, в истоках государства, которое "рождается, по моему мнению, ввиду того обстоятельства, что никто из нас не удовлетворяет самого себя, но нуждается во многих вещах" (Платон. Полития. 369 в). Лишь государство создает возможность такого разделения труда.

Однако, Аристотель утверждает, что государство не образовалось с целью удовлетворения нужд, а с цепью достижения "добра" ("то калон", Политика, 1291 а). Государство, возникнув из естественных потребностей, становится учреждением для совершенной жизни". "Государство есть сообщество родовых групп и поселений для совершенной и самодостаточной жизни". (Политика, 1280 а). "Цепью политического общества являются хорошие дела, а не сожительство" (там-же, 1281 а). Государство отличается от других обществ тем, что оно обладает структурой, строем, конституцией: "политией". "Полития — это организация властей (тас архас) в городах, как они распределяются, какой элемент является верховным и какая цепь у общества в каждом случае* (там-же, 1289 а). Таким образом, государство немыслимо без властей и без верховной власти (то кирион). Политический строй (то есть "полития") основывается на законах. Законы обычные, нравственные, этические (ката то этос) важнее законов писаных (ката грамата номой). Нравственные законы являются существенной общественной силой. которая образуется в течение "длительного времени".

Для Цицерона "государство является собственностью народа; но народ не является любым союзом людей, объединенных любым образом, а многочисленным союзом людей, сгруппированных на основании принятого общего права и общности интересов". (De re publiica, I, 25). В свою очередь, "истинный закон — это правильный разум в гармонии с природой, распространенный среди всех существ, неизменный и вечный, который, повелевая, зовет нас исполнить наш долг, и, запрещая, удаляет нас от несправедливости" (там-же. III, 22). Как и Аристотель. Цицерон считает, что цепью государства является счастье людей: "Нельзя хорошо жить нигде, кроме как в хорошем государстве и нет большего счастья, чем хорошо учрежденное государство' (там-же. V, 5). В следующем абзаце, Цицерон определяет счастье, которое должно быть обеспечено государством: "Водитель государства имеет задачей добиться счастья граждан, то есть, чтобы оно было уверено в своих ресурсах, богато в материальных благах, велико в славе и почитаемо за свою добродетель" Этот диапазон материальных и нематериальных благ дополняется и уточняется в другом месте: "Две самые важные вещи для пребывания государства:

религия и милосердие". (1,14).

В древнем греко-римском мире, в котором зародились демократия и республика. определения государства были тесно связаны с понятием справедливости. Считалось, что государство это наилучшая организация для достижения наилучшей справедливости. Только софисты считали. что государство не основывается на справедливости, а "на интересах самых сильных", предвосхищая этим частично некоторые аспекты теории Макиавелли и теории общественного контракта Руссо. Можно сказать, что софисты были предтечами современных идеологистов.

Государство зародилось в процессе консолидации оседлого образа жизни, как предохранительная оболочка для обеспечения:

1. Совместной обороны всех сожителей и занимаемой ими территории от внешних врагов, без подчинения одних частей народа другим частям, но со всеобщим военным подчинением всего народа одной высшей абстрагированной власти, независящей от внутриобщественных комбинаций, специально для этого учрежденной (Ортега-и-Гассет);
2. Собственности на обрабатываемую землю и на вскармливаемый скот;
3. Постоянного справедливого судебного арбитража в частных тяжбах, в тех случаях, когда нельзя достигнуть прямого сговора между сторонами, из-за спорности претензий, в том числе и для обеспечения права на собственность. (R. von Ihering).

Такая тройственная всеобщая гарантия личных прав на самосохранение является правом, связывающим всех одинаково, то есть союзом. Союз - это со-узы, от корня "ю" (на санскрите связывать), откуда и происходит римское jus, право. Поэтому, функцией государства не является вмешательство в личную жизнь и в личный труд граждан, а, наоборот, обеспечение их осуществления.

С монархической точки зрения. Лев Тихомиров определяет государство как "союз членов социальных групп, основанный на общечеловеческом принципе справедливости, под соответствующей ему верховной властью", так как 'в государстве мы осуществляем условия существования не корпоративного, не сословного, не какого либо другого, замкнутого в своих частных или групповых целях, но условия существования общечеловеческого".

Согласно Л. Тихомирову, идея государства, или "политическая аксиома", состоит в том, что "в государстве люди находят высшее орудие для охраны своей безопасности, права и свободы". Согласно А. Хомякову, "свобода" — это "свой быт". Поэтому, государство—это высшее орудие для сохранения своего быта.

Если же люди не находят всего этого в государстве, ибо оно действует в направлении прямо противоположном своей собственной сути, как это бывало в некоторых древних восточных варварских государствах или как это было в современных социалистических государствах, то это значит, что мы имеем дело нес настоящими государствами, а с уродливыми формами искажения и вырождения государства или, еще точнее, с антигосударствами или лжегосударствами.

ДЕМОКРАТИЯ.

Один из трех искаженных политических режимов, согласно классификации Аристотеля. Подобно тому, как тирания является искажением монархии, а олигархия искажением аристократии, так и демократия является искажением политии (республики, согласно переводу Цицерона).

Сегодня древнее греческое слово "демократия" переводят, как “власть народа”. Однако, для точного определения значения этого выражения необходимо иметь в виду, что в Древней Греции было несколько разных названий для разных пониманий и аспектов того, что мы сегодня называем "народом".

В Древней Греции слова "демос", "этнос", "плефос", "охлос" и, даже, "полис" были до некоторой степени синонимами. Однако, между этими выражениями имелись и несомненные смысловые различия. Конечно, сегодня невозможно уловить все нюансы первоначального значения этих слое, особенно после их многовекового употребления в совершенно разных исторических обстоятельствах и после многих злоупотреблений ими.

Все же очевидно, что понятие "этнос" шире и полнев "демоса". Этимологически слово "этнос" связано с "нацией" и с "народом". Выражение "демос* (в византийско-русском произношении "димос") в древности стояло ближе к "полису", чем к "этносу". Так, например, "димархос" и "по-лиархос" (или "попитархес") являются почти равнозначущими титулами. Но все-же "полиархос" — это префект, или "градоначальник" всего города или всего государства, в то время как "димархос" это лишь начальник или глава одного из "димов" Афин, а в элленистическом Египте губернатор одной из областей. Этим словом "димархос" переводился римский титул "трибу нус плебис", трибун плебса (но не всего народа, "популуса").

Другими словами, понятие "народ" несомненно шире и полнев понятия "демос". Посему и "народный строй" это такой строй, в котором органически так или иначе принимает участие весь народ, а не только какое-то "большинство" народа. К народному строю ближе всего подходит определение "политии", данное Аристотелем, как строя в котором конституционно сочетается политическая вопя большинства с политической волей меньшинства. В демократическом же строе власть принадлежит большинству, которое, хотя и формально обязано уважать гражданские права меньшинства, отнюдь не обязано делиться с ним властью.

По своей целенаправленности, все три правильных режима ("орфас попитияс"), т. е. монархия, аристократия и полития, являются народными, так как по самому своему определению, сформулированному в "Политике" Аристотелем, отличаются тем, что служат всему народу, в то время как три искаженных режима ("паре-квасис"), т. е. тирания, олигархия и демократия, служать главным образом благу самих носителей власти.

Кроме того. народный строй основывается на публичности всей власти, как реальной, так и декоративной, в то время как в демократических режимах очень сильны эзотерические и мистериальные элементы реальной власти, стоящей за властью декоративной. Публичность и народность — этимологически одного происхождения.

Народный строй также должен быть строго правовым, то есть авторитарным строем, в котором правовой порядок беспристрастен, анонимен и не зависит oт политических и секториальных факторов.

Валет и развитие всякого конкретного политического строя — как и всякой культуры вообще — зависят не мало от удачного разрешения тех проблем, которые ставит перед ними история. Если же некоторые исторические проблемы остаются без достаточно удачного разрешения, тогда наступает упадок, кризис или даже коллапс. Государства-города древнего мира, как в Греции, так и в Италии, в общем не смогли разрешить удовлетворительно и органически проблемы роста и расширения этих государств, даже до размера сегодняшних средних государств. Для греческого полиса, сам Аристотель указывает на необходимую ограничивающую предпосылку, а именно, чтобы все граждане могли собравшись вместе видеть друг друга Он даже указывает максимальную цифру граждан одного полиса: 20.000 (конечно, к этой цифре надо прибавить жен и детей, а также и многочисленных не граждан, вплоть до рабов, так как греческая демократия была рабовладельческим режимом, как и североамериканская демократия до шестидесятых годов прошлого века).

Если древняя Эллада как этнос — то есть как народ или нация — имела культурное единство, на почве единства верований, культуры и языка, то единства политического она сама по себе не смогла достигнуть никогда. Политическое единство было навязано сначала сбоку - Македонией, а затем извне - Римом.

В свою очередь, римская республика — то есть тоже полис —, для того, чтобы сделать качественный прыжок в сторону большого государства, должна была прибегнуть к провизориату, каковым и была империя по мнению Д. Хомякова, Л. Тихомирова и, особенно, Ортеги-и-Гассета. Моммзен, автор монументального труда о римской истории, говорит, что вся история Рима была историей "инкорпорации", то есть включения (он даже первоначально употребил выражение "синойкия", которым в Афинах обозначался союз афинских племен при образовании афинского полиса). Но это “включение” на деле было расширением в виде почкования, когда каждый включенный город становился своего рода подобием или копией Рима. Ортега предполагает, что Юлий Цезарь пытался разрешить органически этот вопрос путем децентрализации и превращения римской республики в своего рода союзное (федеративное) государство, под общей верховной монархической властью (империум), с местными управительными властями (потестас). Но, после убийства Цезаря (44 до Р. X.), реформы Августа отошли от этих поисков. Они продолжили и завершили прежние тенденции создания "принципата", а затем централизованной империи.

Но и в наши дни еще не разрешен полностью — пожалуй кроме Швейцарии — вопрос органического взаимодействия между идеей полиса и идеей большого и даже многонационального государства.

Понятие "демос" по смыслу стоит близко к понятиям "оклос" и "плефос" (а западном произношении "фиты" это слово звучит как "плетос"), которые можно перевести одинаково как "масса, толпа, множество, чернь”. Так, например, в 4-ом фрагменте потерянного начала "Конституции Афин" Аристотеля, оба выражения "оклос" и "демос" употребляются как равнозначущие в одной и той же фразе: "(Что Тесей) выл первым, кто склонился к оклосу, как говорит Аристотель, и упразднил монархию, по-видимому свидетельствует также и Гомер (В 547), который в перечне кораблей называет демосом только лишь афинян”.

Связь между "демосом* и "плефосом" еще ближе. В песне родоначальника афинской демократии Солона, во втором стихе, слова "плефос" и "демос" тоже у потребляются как равнозначущие: "И снова, говоря столпе (плефосе), и какс ней нужно обращаться: так демос будет лучше следовать за своими начальниками, ни слишком вольно, ни насильно". Перечисляя одиннадцать бывших до него политических реформ в Афинах, Аристотель говорит, что после реформы (третьей по счету) Солона (594), наступила тирания Писистрата, а за ней "конституция Клисфена, после падения тирании, более демократическая, чем Солона". (Конституция Афин, 41, 2). Так вот, эта “более демократическая” реформа Клисфена (508) началась с того, что "Клисфен привлек к себе демос, передав правление толпе ("то плефи"). (Там-же. 20, 1). Клисфен разделил государство на “димы” ил и "демосы", которых, по-видимому, вначале было сто. Во главе каждого "демоса* и стоял "димархос".

Если же словом "демархос" переводился римский титул "трибунус плебис", то наверное потому, что латинское "плебс* этимологически весьма близко греческому "плефос", а это последнее является синонимом "демоса". Плебеи Рима были лишь одной частью римского народа (по-пулуса), также как афинский демос был всего лишь частью афинского полиса. Тит Ливии четко различает между плебсом и народом, когда упрекает магистратов, что они - магистраты только плебса, а не всего народа ("Non populi sed ptebis magis-tratus"). "Популус" это все население, весь контингент жителей мужчин без различия классов...совокупность граждан организованных для войны... все граждане вместе, лицом к опасности. От существительного “популус” образовалось прилагательное "публикус"; публично то. что относится к популусу". (Ортега-и-Гассет. Одна интерпретация всемирной истории. Мадрид 1960. Стр. 166).

Ни римское, ни греческие государства не смогли окончательно преодолеть понимания государства, как города. На почве “полиса”, а тем паче на почве демоса, уже тогда было невозможно удовлетворительно организовать "этнос", нацию.

Ввиду того, что в современных государствах невозможно осуществить основного принципа древнегреческой демократии (личный контакт между всеми гражданами и прямое участие всех граждан в управлении и в правосудии), уже в наше время был и придуманы три существенные реформы, с помощью которых удалось создать впечатление якобы удачного преодоления этой невозможности. Эти три реформы были: представительная система, периодичность этого представительства и разделение государственной власти.

Греческая демократия не знала представительной системы. Демос вершил законодательство и правосудие прямым путем. Иногда по очереди, иногда по жребию, но всегда прямо. Сама идея так называемых "народных представителей* никак не вмещалась в понятие демократии в Афинах. Управительные функции, конечно, исполнялись отдельными лицами, но эти лица не были "представителями", а всего лишь "приказчиками", "экзекуторами", или "временно исполняющими поручения". Причем, считалось, что такими "приказчиками" могут и должны быть все граждане, по очереди. За исключением специфически военных должностей, на все другие должности афинская демократия назначала граждан путем жребия на бобах, именно потому, что дело шло не о "выборе представителей* а о прямом исполнении правления, по очереди, указанной наугад. Причем, демос мог в любой момент прямо смешатся в исполнение любой должности, чего как раз не допускает представительная система.

В Риме, который хотя и не был демократией, а республикой, по-гречески политией (то есть, по определению Аристотеля, смешанным строем, е котором власть принадлежала одновременно и совместно большинству и меньшинству, почему это государство официально и называлось двойным именем "Сената и Народа Римского', Senatus Populusque Romanus, S. P. Q..R.), та его часть, которую можно условно назвать демократической, то есть плебс, тоже не знала представительства. Когда римский плебс получил право законодательства, он его вершил прямым путем. через плебисциты (буквально "народные сходки"), но не через выбираемых представителей. Плебисцитами были законы принятые прямо всем плебсом, без всякого средостения представителей. Трибуны плебса (не смешивать с военными трибунами) тоже не были представителями плебса, что-то решающими от его имени, а просто неприкосновенными ("священными") защитниками плебеев, с правом на вето по отношению к решениям консулов. (Право на вето было выражением "авторитарности", вначале принадлежавшее только авгурам и тем сенаторам, которые были потомками основателей Рима, то есть патрициям. В принципе, только "отцы" обладали "авторитетом", "auctoritas patrum", понимаемом как функция для приумножения общего благоденствия. путем авторитетного пресечения любых попыток волюнтаристических авантюр или просто неосторожностей. Сам глагол augere, от которого происходит "auctoritas", обозначает "приумножать".)

Идея выборов, согласно Аристотелю и другим политическим мыслителям древности, является типично аристократической или олигархической идеей. "Бросание жребия, является демократическим учреждением. Выборное начало, напротив, является олигархическим" (Аристотель, "Политика"). А идея представительства ближе всего приближается к монархическому образу правления. Когда разросшийся неимоверно римский “полис” уже никак не мог быть управляем совместно и прямо "сенатом и народом" города Рима, впервые появилась идея представительства: народ Рима (весь народ, а не только плебс или демос) передает все свои полномочия одному человеку, невозможности указанному самим Промыслом (дарованием ему победы и, вообще, фортуны, счастья). Поэтому, этот первый человек, "принсепс", должен быть победителем, триумфатором. Однако, титул императора, то есть победоносного повелителя, он присвоит себе не сразу.

Сущность демократии, так, как она понималась в Афинах, то есть в том городе, где она родилась, уточнена двумя авторами древности. Эти уточнения сегодня могут вызвать некоторое удивление.

Псевдо-Ксенофонт, в "Рэспублике афинян" (по-видимому написанной около 430 года до Р. X.) утверждает. "И во всех странах лучшая часть противостоит демократии, потому что между лучшими имеется минимум индисциплины и зла, и максимум правоты для добродетели" (1,5). "Кто, не принадлежа к демосу, предпочел жить в демократическом полисе..., тот готовится к преступлениям, и знает, что плохой менее заметен в демократическом полисе."(2.20). "Действительно, ни в каком городе лучшая часть не расположена к демократии, но во всех городах к демократии расположена худшая часть, потому что каждый является другом себе равных” (3,10).

Аристотель неоднократно отмечает некоторое сходство демократии с тиранией. Например: "Все тиранические процедуры кажутся тоже демократическими” (Политика, 1319 в). Однако, это не значит, что Аристотель демократию приравнивает к тирании, или что он ее считает наихудшим режимом. Из шести государственных режимов, у Аристотеля демократия стоит на четвертом месте. Она является наименее плохой формой власти из трех неправильных или искаженных видов власти.

Согласно известной классификации Аристотеля, ставшей классической (и "неизбежной", согласно Л. Тихомирову), существуют шесть государственных форм. Аристотель их перечисляет неоднократно в своей "Политике". Самый выпуклый, ясный и краткий вариант этой классификации гласит следующим образом:

"В первом исследовании различных государственных форм, мы различаем три правильных строя ("орфас попитияс"): монархия. аристократия, полития (“василиан, аристократиан, политиан"), и три отклонения ("парекаасис") от них: тирания от монархии, олигархия от аристократии, и демократия от политии ("тираннида мен василиас, олигархиан де аристократиас, демократиан де политиас")". (1289 а, 25).

"Василиан" буквально значит “царство”. Аристотель во многих местах употребляет это слово как полный синоним монархии, а иногда и заменяет одно другим. Учитывая это, можно сказать, что из этих шести первоначальных терминов сегодня продолжают употребляться во всех языках пять терминов. Однако, эти сохранившиеся до наших дней греческие термины обозначают не конкретные политические институции, а теоретические обобщения, абстракции. (Греки устанавливают теоретическую политическую терминологию, а римляне утверждают конкретную политическую терминологию, в значительной степени сохраняющуюся и по сегодняшний день. Например: адвокат, диктатура, император, империя, капитолий, кворум, класс, колония, командовать, комитет, конституция, консул, корпус, легат, милиция, орден, провинция, прокурор, пролетарий, сенат, трибуна, трибунал, царь, цензура и т. д.).

В классификации Аристотеля сегодня заменено лишь выражение "полития". Еще Цицерон стал переводить это слово как республика. Однако, за последние два века, начиная с плохих французских переводов Аристотеля, в современной публицистике все чаще стали подменять слово полития (являющееся названием третьей правильной государственной формы) словом демократия, каковое у Аристотеля обозначает как раз отклонение от политии, то есть наименее плохую из трех искаженных форм правления, четвертую из шести форм, в порядке их качественности.

Нельзя забывать, что, согласно древним источникам, афинской демократии были присущи некоторые специфические особенности, не только не совпадающие с отличительными признаками современных демократий, но и прямо немыслимые а них. Их можно вкратце резюмировать следующим образом:

1. Религиозность и вообще сугубый традиционализм в области народных верований. Для этого был даже сохранен титул царя (василевса), то есть лица "распоряжавшегося всеми факельными бегами... и заведывавшего всеми традиционными жертвоприношениями”. (Псевдо-Ксенофонт. “Республика афинян”, 57, 1).

2. Крайняя строгость (и даже жестокость) по отношению к уголовным преступникам. Воров сбрасывали со скалы в море, для того чтобы их даже нельзя было хоронить. Эта строгость простиралась также и на “преступников против религии”. Сократ, “лучший из людей”, по словам Платона, был казнен афинской демократией заодно подозрение в том, что он "растлевал религиозность" молодежи.

3. Непосредственность всех назначений на государственные должности. Аристотель особенно подчеркивает, что для того, чтобы "судить и распределять должности по заслугам, граждане обязательно должны знать друг друга". (1326 в).

4. Пропорциональность в соучастии во власти по территориальному (земскому) признаку, а не партийному. Весь город был разделен на десять филь (соответствующих новгородским концам и римским трибам). От каждой фил и выбиралось или назначалось по жребию одинаковое число разных должностных лиц в городе.

5. Применение жребия для назначения на должности, как реальной гарантии для осуществления демократии, понимаемой как право на равноправное и прямое (без никаких представителей) участие во власти веек граждан. Это право зиждилось на социальном строе Афин. установленном в результате персидских войн, который Псевдо-Ксенофонт называет "таласократией", то есть “морской властью” (практически “властью гребцов”): Там лучше беднякам и демосу, чем благородным и богатым, так как народ двигает судами и сообщает силу городу... более, чем воины, благородные и лучшие". (Республика афинян. 1, 1).

6. Громоздкость государственного аппарата, для того чтобы дать наибольшему числу лиц участие в нем. Кроме того, платное исполнение судебных должностей большим количеством бедных граждан, давало им некоторый постоянный доход.

В заключение, необходимо подчеркнуть, что афинская полития (в смысле государства) была полностью равнозначна афинской демократии только лишь в течение сравнительно короткого времени. (Некоторые авторы считают, что всего лишь в течение каких-нибудь 40 лет). В Афинах, после замены монархии архонтами (683) все режимы (аристократия, олигархия, тирания, демократия) чередовались друг за другом по несколько раз, хотя в них и присутствовали учреждения, которые сегодня принято считать типичными учреждениями афинской демократии. Даже славное правление известного стратега (генерала) Перикла (460 - 429), которое на Западе любят называть демократическим, на самом деле было авторитарным правлением одного (первого) человека, лишь номинально выбираемого ежегодно. (В афинской демократии выбирали только генералов, только из определенного сословия, так как боялись назначать их демократически по жребию). После смерти Перикла, несмотря на торжество демократии (правда не без политических потрясений), начинается упадок Афин, который и приведет через 90 лет к окончательной потере политической самостоятельности Афинского полиса. В 338 году Афины становятся частью македонской монархии, под скипетром сначала Филиппа, а затем его сына Александра Македонского. Приблизительно через два века, Афины войдут в состав Римского государства, в котором и пребудут полтора тысячелетия. вплоть до нашествия турок.

КОНСТИТУЦИЯ.

В своих истоках, политическая теория полностью ориентировалась в одном единственном направлении: в поисках абсолютного государственного идеала, в поисках “наилучшего государства”, “аристе полития” (Republica optima, у Цицерона). Эти поиски достигли своей вершины в утопии Платона. Аристотель вначале тоже следовал по стопам своего учителя, пытаясь найти в теории абсолютный идеал, которого нельзя обнаружить в действительности. Этот идеал описывается им в последних двух книгах “Политики” (7-ой и 8-ой). Но, в предыдущих (согласно современной классификации) трек книгах (4-ой, 5-ой и 6-ой), по-видимому написанных позже. Аристотель подробно разбирает разнообразные варианты реальных политических форм, их комбинаций и преобразований, на основании собранных им отдельно 158 конституций древнего мира. к сожалению потом утерянных.

Таким образом, вместо абстрактного политического идеала, предметом политической науки становится множество конкретных государственных форм, их комбинаций и мутаций. Сама по себе, такая множественность является характерным признаком человеческих государств, в отличив от однообразных высших организационных форм у животных. Очевидно, что такая множественность осуществляется путем мутаций элементов государства и их разных комбинаций.

История, являющаяся экспериментальным полем политики, показывает, что эти мутации или преобразования государств зависят больше от смены верований населения, чем от территориальных перемен, и даже от смены власти. Так, птоломеевский Египет является продолжением прежнего Египта, несмотря на то, что его фараоны, столица и руководство стали эллинистическими, потому что завоевания Александра Македонского не привели к радикальной перемене верований, а лишь к их синкретическому смешению. Египетская система многобожия лишь обогатилась новыми богами, продолжая сохранять и всех прежних. Но, мусульманский Египет уже совершенно новое государство, потому что с арабским завоеванием одновременно происходит радикальная перемена верований населения, которое даже подменяет свой собственный язык арабским. Точно также, Новоперсидское царство Сасанидов превращается в новое государство, потому что арабское завоевание тоже ведет не только к смене власти, но и к смене верований населения.

Однако самую импозантную государственную мутацию в истории трудно объяснить одной лишь сменой верований. Действительно, после провозглашения религиозной свободы и терпимости святым Константином Великим в 313 году, языческая Римская империя быстро превращается в совершенно новую Христианскую Империю. Но, в данном случае, смена верований не происходит сразу. Она начинается за два с половиной века до этого момента, и продолжается еще некоторое время после него. Что же тогда является причиной этой резкой перемены в государстве? Ведь, все четыре основные элемента государства — территория, население, власть и верования — были практически одними и теми же за день до эдиктов терпимости, как и на следующий день после них. Если эти элементы не изменились, то чем тогда объяснить изменение государства?

Существуют и другие подобные примеры в политической истории. Например, за день до объявления независимого государства Израиль, на той же территории находилось то же население с теми же верованиями и существовала практически та же реальная власть, но этого государства еще не было. Испанское королевство тоже стало совершенно иным через несколько лет после смерти генерала Франко, при том же короле, том же населении, с теми же верованиями.

Очевидно, что помимо уже перечисленных четырех элементов государства, существует еще какой-то другой элемент. Этим пятым элементом является политический строй (режим, конституция) государства. Уже Аристотель ясно различает этот элемент, называя его “политией” (это слово имеет три значения: государство, республика и политический строй):

“Если государство (полис) является сообществом, причем сообществом граждан в рамках политического строя (кинониа полигон политияс), то если изменяется и делается иным политический строй (полития), по необходимости государство тоже перестанет быть прежним. То же мы говорим про хор, что он является одним, когда он комический, и другим, когда он трагический, несмотря на то, что зачастую он состоит из тех же людей... Если говорить про государство, что оно то же самое, то прежде всего надо иметь ввиду его строй, давая ему то же самое имя или другое, населяя его те же самые люди или совершенно другие”. (Политика, 1276 в, 1-6, 10-13).

Политический строй (конституция) фиксирует соотношения между остальными элементами государства, соотношения между властью, территорией, населением и верованиями населения. “Политический строй это организация должностей (буквально: начальств, архас) в государствах, как они распределяются, каковой является верховная власть (кирион тес политияс) и какая цепь (телос) у сообщества в каждом случае”. (Политика, 1289 а, 15-18). “Политический строй это форма жизни государства (полиса)”. (1295 а, 40).

Провозглашением Израильского государства был коренным образом изменен политический строй на его территории, а радикальной реформой испанской конституции в 1978 году было изменено само испанское государство. Миланскими эдиктам и святого Константина Великого был изменен политический строй империи, для улучшения соотношения между властью и реальным спектром верований населения, что и привело к преображению империи.

Наоборот, февральский и октябрьский перевороты в России исказили и ухудшили это соотношение, т. к. были обманной и насильственной узурпацией государственной власти конспиративными меньшинствами, с верованиями и символикой отличными от народных. Эти меньшинства самозванно, самовольно и незаконно изменили имя и форму государства, навязав ему также и свою символику. Все это нарушило прежнюю гармонию между властью и объективно имеющимися верованиями и бытом народа, и тем самым привело к радикальной перемене государственного строя, а вследствие этого и к установлению совершенно иного государства.

ЛЕГИТИИНОСТЬ.

Итальянский историк и социолог Гуглиельмо Ферреро (1871 — 1942) утверждал, что в истории существуют два вида политической легитимности: монархическая и демократическая. Легитимность это общественное, коллективное, вернее соборное чувство, что только какой-то определенный вид власти оправдан. В прежние времена, говорит Ферреро, легитимной считалась только лишь монархическая власть, а в современную эпоху единственно легитимной считается власть установленная на основании голосования, называемая сегодня демократической.

Легитимность тесно связана с происхождением власти. Аргентинский философ Хорхе Гарсия Вентурини, в своем тру де "Политейа" (т. е. "Полития") утверждает, что "до сих пор существуют всего три формы правления: насильственные, наследственные и выбранные”. Получается, что в истории легитимными считались только две из них: наследственные и выборные, в то время, как насильственные таковыми никогда не считались.

В Древней Греции, родине многих современных политических терминов, насильственные формы правления назывались словом "тирания". У древних авторов имеется тенденция тиранию вообще не считать политическим режимом, а самым худшим из всех видов политических искажений. Аристотель, в своей шкале шести возможных политических режимов, ставит тиранию на последнее место. В классификации Платона говорится о пяти формах правления, причем тирания опять стоит на последнем месте. Интересно, что Аристотель, комментируя эту классификацию Платона, в одном месте вообще опускает из нее тиранию (Политика, 1293 а).

Однако, все же и эта третья, насильственная форма правления в современную эпоху тоже претендует на некоторую легитимность. Это так называемая революционная легитимность (особенно провозглашавшаяся во Франции после 1789 года, в России после 1917 года и в Германии после 1933 года), когда насильственная власть лживо прикрывается сетью идеологических оправданий.

Однако, легитимность не обуславливается одними лишь формами правления. Она зависит и от других факторов, будучи сама по себе весьма сложным явлением, что можно легко проследить на примере политического опыта тех трех народов. история которых оказала направляющее влияние на нашу цивилизацию.

Барух Спиноза считает, что “правление у евреев можно назвать теократическим” и что "его граждане не признавали никакого иного права, кроме полученного через откровение". (Tractatus Theologico-Politicus, 17, 32). Таким образом, легитимность а данном случае имела трансцендентный характер, то есть не зависела от внутриобщественных (имманентных) решений. Спиноза отмечает несколько периодов развития этого правления. Сначала "евреи... обязались единодушно исполнять все указания Бога, без назначения никакого посредника”, так как "они уступили взаимообразно сами себе свои права”. (Там-же, 17. 33). Затем, они передали Моисею все свои права вопрошать Бога. Моисей стал единственным посредником между Богом и еврейским народом. Народ даже не имел права назначить преемника Моисею. Потом, сам Моисей раздвоил свои функции, передав первосвященство своему брату Аарону и его наследникам. (Царь Иоанн Грозный видит в этом назначении начало симфонии между священной и государственной властями). Таким образом. говорит Спиноза, были созданы две власти. Одна власть толковала законы, но не по своей инициативе, как Моисей, а только в ответ на запросы власти управляющей, которая должна была править в соответствии с божественными законами и с этими толкованиями. (Там-же, 17, 41). Причем, эта управительная власть первоначально была раздроблена по племенам. Лев Тихомиров даже считает, что эта власть в начале не была государственной, а социальной: "Избранному народу сначала было дано основание закона нравственного, состоящее в вере в Бога... (завет Авраама...). Затем, через Моисея, в десяти заповедях, даны основы социального строя, и в законодательстве Моисея дополнены общественные уставы... Но Моисей, не учреждая царства, предвидел его и заранее указал Израилю... Моисей именно заранее указал два условия возникновения царской власти: Нужно для этого, во-первых, чтобы сам народ сознал ее необходимость. Нужно, во-вторых, чтобы не народ избрал царя над собою, но предоставил это Господу. Сверх того, Моисей указывает еще руководство и для самого царя:

Когда сядет на престоле царства своего, должен... исполнять все слова закона сего". (Монархическая государственность. Буэнос Айрес, 1968. Стр. 127—129).

В Элладе никогда не было одного общего государства, а существовало много отдельных государств-полисов, с самыми разными формами правления, которые при этом не редко менялись. Поэтому, так как политическую легитимность было невозможно связать с какой-то определенной формой правления, было обращено внимание на ряд обуславливающих принципов. Легитимность ставилась в зависимость от осуществления определенных объективных, а не формальных, условий. Первым таким принципом была справедливость: только справедливая власть легитимна. Также считались важными принципы “исономии”(равенства), не только формального, но и реального, хотя бы в принципе (все граждане должны владеть участками земли), гармонии и даже симметрии в обществе. Последние достигаются через совместное решение общественных дел в агоре (от "агореин", собираться). Сама власть, архе, находится в середине (эс то месон), в обществе (ее то кинон).

Лучшей формой правления является смешанный режим, недопускающий "плеонексии", абсолютной власти. Аристотель предпочитает смесь олигархии и демократии, а Платон смесь монархии и демократии: "Итак, необходимо, чтобы (государство) было причастно обоим (монархии и демократии), если должны сосуществовать свобода и согласие с мудростью”. (Законы, III, 11-12, 693).

Однако, легитимность государства зависит больше всего от "арете", or добродетели, и от "педии", культуры, в первую очередь самих правителей. "Педия" связана с Богом, так как "Бог является педагогом вселенной" (Законы, 897 в). Поэтому. для политической легитимности необходимо не только общественное, соборное согласие, но также и наличие "мудрых законодателей", "разговаривающих с Богом". Вся Эллада почитала таких "мудрецов", и даже установила категорию "семи мудрецов". "Мудрость греческих законодателей весьма близка к “откровению”" (Werner Jaeger, Paideia. Mexico, 1985. Стр. 1031).

Политическая легитимность в Римском государстве зависела от политического авторитета сената и религиозного авторитета авгуров. (См."Авторитариый строй").

ЛИБЕРАЛИЗМ.

Выражение "либерализм" этимологически происходит от латинского слова libertas, свобода. Корень этого слова связан с понятиями "люди* и -рост': на древнегерманском liotan (расти) и liut (личность, люди); на древнеанглийском teodan (расти), teod (люди); на готском lindan (расти); на древнегреческом “элевтерос”, (свободный), В свою очередь, корень fri, от которого происходят в германских языках слова обозначающие "свободу" (на древнегерманском fri, на древнеанглийском freo, на древненорманском frjals, на готском freis, на гальском rhidd) связан с понятиями "приятный, мягкий, нежный, милый” (по- гречески "прайс", а на санскрите priya, что значит приятный, приятель, милый, любимый, принадлежащий к собственному роду, или к собственной семье, то есть свободный, а не раб). (Webster's Dictionary).

В Риме. слово liber по-видимому первоначально обозначало "личность обладающую естественной возможностью производить на свет". Посему, молодого человека, достигшего зрелого возраста, и вследствие этого находящегося в состоянии принять на себя обязанности в обществе, называли liber и давали ему toga libera или toga virile (мужскую тогу). Испанский философ Хосе Ферратер Мора, выводит из этого заключение, что у римлян идея свободы была как бы направлена в двух направлениях: с одной стороны, это возможность, или мощь, что-то творить, или делать, а, с другой стороны, это ответственность перед самим собой и перед обществом, то есть каков-то ограничение. Свобода, это значит быть состоянии что-то делать, чтобы исполнять известные обязанности. Ферратер Мора добавляет, что в дальнейшем понятие "свобода" получило много дополнительных значений, но эти два исходных и первоначальных смысла всегда продолжают так или иначе в них присутствовать. (Jose Ferrater Mora. Diccionario de Filosofia. Buenos Aires, 1969. II, 49).

Таким образом, если слово свобода в русском языке связана с понятием "своего быта", то в других индо-европейских языках это выражение связано с понятиями •своего люда", "своего рода”, "своего общества* и "своих учреждений", в которых приятно жить, творить и даже исполнять общественные обязанности.

Выражение либерализм было по-видимому впервые употреблено испанским философом Juan Luis Vives (1492-1540). Он писал по латыни, и был искренне верующим христианином. Он известен своими выступлениями против софистики, а каковую по его мнению превратилась в его время схоластическая диалектика. Но его никак нельзя считать предшественником того идеологического течения, которое позже стало называться именем либерализма, употребленным впервые им.

Либерализм в сегодняшнем понимании зародился в 18-ом веке, в рамках общих политических и экономических идей накануне французской революции. Испанский философ Ортега-и-Гассет подчеркивает, что нельзя забывать того обстоятельства, что либерализм начал свое существование с провозглашения одной единственной частной свободы, а именно торговой свободы. С этого момента и началась экспансия капитализма, который увидел перед собой безграничные рынки, на которых он мог распространять практически безгранично свою продукцию. При такой практической безграничности рынков и продукции, не было никаких препятствий для того. чтобы и свобода, главным образом торговая и промышленная, оперировала полностью и безгранично. Но, в наши дни, "наша планета перестала быть бесконечной", говорит Ортега, предвосхищая позднейших эколог истое, и тут-то эта безграничная торговая и промышленная свобода столкнулась впервые с материальными ограничениями. (Выше цит.труд.стр. 114).Эта идея о безгранично расширяющейся торговле была тесно связана с идеей прогресса, тоже уходящего в бесконечную даль, только не в пространстве, как торговая свобода, а во времени. Обе эти идеи оказались фальшивыми, что стало очевидно когда выявилась их абсурдность.

Либерализм развивался в двух основных направлениях: либерализм экономический и либерализм политический.

Экономический (а не политический) либерализм искал для себя какое-то моральное оправдание, что видно из названия капитального произведения Адама Смита, одного из его главных основоположников: Theory of Moral Sen-timents (1759). Однако, политический либерализм сразу же определил себя автономным по отношению не только к нравам (этике или морали), но и ко всякой традиции вообще. Для этого либерализма, "либеральность* обозначает "отрешение от условностей, традиции или догмы, выводимое из желания изменить учреждения, для того, чтобы они соответствовали изменчивым условиям, а не праву". (Webster's Dictionary).

Из многих противоречий либерализма, скрывающихся за его многозначностью, в первую очередь необходимо отметить его двойственность по отношению к самому человеку. В то время, как либерализм экономический полностью основывается на доверии к человеку и к человеческим побуждениям, либерализм политический исходит, наоборот, из метафизического недоверия к человеку.

Экономический либерализм считает, что по своей природе человек естественно стремится к своему благополучию, в котором он кроено заинтересован. Эта заинтересованность стимулирует человека, как сознательно, так и подсознательно, направлять и развивать свою экономическую деятельность с наибольшими эффективностью и целесообразностью. Если человек, как экономический деятель, обладает возможностью свободно принимать свои решения, в рамках тоже свободных рынков, которые лишь обеспечивают ему известную безопасность и страхуют его от беспорядка и от чрезмерного риска, то эти решения статистически в большинстве случаев будут правильными, рациональными и своевременными, в результате чего общая равнодействующая всего хозяйства будет положительной.

Однако, если экономический либерализм основывается на доверии к человеку и к разумности его экономической деятельности, то либерализм политический, наоборот, исходит из недоверия к человеку и к его политической деятельности.

Относясь без всяких предубеждений к накоплению и к концентрации экономической мощи, либерализм одновременно целенаправленно добивается ослабления и расщепления власти политической, главным образом с помощью двух идей, специально для этого разработанных: 1. Разделения политической власти. 2. Расщепления права на ряд так называемых "человеческих прав". К этим двум изначальным инструментальным идеям политического либерализма затем была добавлена идея партийной системы, как единственной и обязательной передаточной инстанции для перенесения народного самодержавия на партийных представителей. Таким образом, либерализме политической области проявляется как бы в виде тройственного плюрализма: плюрализма власти, плюрализма права и плюрализма партийных переносных ремней власти, от народа к партийным представителям.

Идея разделения власти на несколько частей была высказана впервые английским философом John Locte (1632-1704), который предложил разделить всю государственную власть на три власти:

законодательную, исполнительно-судебную и федеративную (последнюю можно сравнить с верховной властью, так как ей должно принадлежать право объявления войны, заключения мира и т. д.). Но, окончательную форму этой идее разделения власти придал известный французский политический мыслитель барон Монтескье (Baron de Montesquieu, 1689-1755).

Доктрина Монтескье дает теоретическое обоснование не только для окончательного подрыва "старого режима”, с его порядком, дисциплиной и иерархией, но и для ослабления и раздробления всякой политической власти в будущем, перед лицом новой, не раздробляемой и единой, монолитной и монопольной капиталистической финансовой власти. В этом и заключается квинтэссенция либерализма: экономическая мощь при политической немощи. Монтескье ясно формулирует Д1М главные идеи всей своей системы политического либерализма:

1. Существуют три вида власти.

2. Народ, как таковой, сам по себе не в состоянии "обладать" ни одним из этих трех видов власти.

"В каждом государстве существуют три типа власти: законодательная власть, исполнительная власть и судебная власть'. (О духе законов. 11-я кн., 6-я гл.). Но, в свою очередь, законодательная власть должна быть разделена на две части, из которых одна, аристократическая, должна быть "властью умеряющей", то есть сдерживающей. В свою очередь, "высшая исполнительная власть должна находится в руках монарха... так как она лучше исполняется одним, чем многими...*. (Там же).

Монтескье рекомендует, чтобы "из трех упомянутых властей, та, которая судит, выла почти рвана нулю”. Для этого, "судебная власть не должна быть дана постоянному сенату, но должна осуществляться лицами, вышедшими из народной массы. временно и попеременно назначаемыми в согласии с законом, образуя трибунал, действующий короткое время". Это позволяет Монтескье приступить к начертанию первого проекта: "Остаются две власти: законодательная и исполнительная... Эти три власти (так как имеются две власти в законодательной) нейтрализуются между собой. Но. будучи побуждаемыми необходимым движением вещей, они окажутся принужденными действовать в согласии". Из этого предложения родилась потом так называемая система "тормозов и противовесов* во многих конституциях. особенно на американском материке. Расщепляя таким образом государственную власть на несколько частей, и ставя эти части в равновесие между собой (на подобие шлагбаума или лифта), вся политическая власть приводится в такое состояние, что ею могут довольно легко манипулировать другие (не публичные) факторы мощи.

Второй проект Монтескье позволил легитимировать узурпацию народной власти, как в либеральных, так и в социалистических государствах. Этот проект возрождает старую римскую идею делегации власти. Монтескье утверждает, что народ не обладает способностью разбирать дела", и "поэтому необходимо, чтобы народ делал посредством своих представителей то, что он не может делать сам". Вообще, "законодательная власть народа в массе невозможна в больших государствах, и имеет много неудобств в малых". Исходя из этой предпосылки, затем развились либеральные представительные системы и даже такие политические структуры, как "советы рабочих и солдатских депутатов".

Центральная идея политического либерализма, подробно разработанная Монтескье в труде "О духе законов", вращается вокруг попытки создания такого государственного строя, в котором можно было бы обезвредить и ослабить государственную власть, путем ее разделения на части, по функциям, с помощью специально для этого написанных конституции и законов. Сам народ не должен принимать прямого и полного участия ни в одной из четырех властей, но все эти четыре власти будут действовать его именем.

Новые американские государства, отрезанные от своих исторических корней в Европе, оказались особенно благодатной почвой для проведения в жизнь этого грандиозного эксперимента осуществления на практике отвлеченных политических теорий. Ввиду специфических особенностей Нового Мира, при преломлении на практике либеральных идей Монтескье, в их специально для этого написаных конституциях, оказалось, что на лицо не было ни монархии, ни аристократии. Это привело к гипертрофии законодательной власти. Так было потеряно с самого начала то пресловутое равновесие между разными политическими началами, которым так дорожил Монтескье, и которое должно было, по его замыслу, являться залогом благополучного осуществления политического либерализма.

Кроме того, практика комплектования законодательных органов в либеральных государствах тоже не совпадает с либеральной теорией. Монтескье утверждает, что "народ не способен; это и является как раз одним из наибольших недостатков демократии". Поэтому необходимо, чтобы "народ делал посредством своих представителей, то, что он не может делать сам”. Однако, эти представители не должны быть "взяты из общей массы (тела) нации; будет уместно, чтобы каждое место имело своего представителя, избранного местными жителями". ("О духе законов". 2-ая книга, 6-ая глава). Однако, либеральная практика придерживается лишь той части либеральной теории, которая считает неуместным прямое правление народа, но она, в большинстве случаев, отходит от той части либеральной теории, которая требует, чтобы это представительство было основано на земском, территориальном принципе. Вместо земского принципа, либеральная практика предпочитает придерживаться партийного начала, при котором номинальные представители народа на самом деле являются реальными представителями партий.

Дальнейший разбор отхождений практического либерализма от первоначальной либеральной теории Монтескье, не может упустить из виду проблемы, связанные с судебной властью.

Монтескье утверждает, что "судебная власть не должна быть дана постоянному сенату, но должна осуществляться лицами, вышедшими из народной массы, временно и попеременно назначаемыми в согласии с законом, образуя трибунал, действующий краткое время...". Несмотря на очевидные усилия подогнать как-то либеральную практику к этой первоначальной либеральной теории (например, путем учреждения судов присяжных поверенных, или даже выборов судей на низшие уровни), все же либеральные конституции учреждают постоянный профессиональный суд, никак не подводимый под категорию "как бы невидимой и аннулированной судебной власти", как этого требует Монтескье. Конституция США, например, учреждает Верховный Суд, состоящий из пожизненно назначаемых профессиональных судей.

Известный монархический и даже самодержавный характер высшего суда США явствует не только из способа назначения его членов, не только из пожизненности этого назначения, не только из его авторитарного права "аннулировать все законы противоречащие конституции", но еще больше из его реальной власти беспрекословно толковать (интерпретировать) по своему собственному усмотрению самый смысл этой конституции. "Конституция США является тем, чем она должна быть согласно толкованию верховного суда". (С. Herman Pritchet. The American Constitution.)

СОЦИАЛИЗМ.

Иррациональность современных социологических и политических доктрин основывается, между прочим, и на терминологическом очковтирательстве двух категорий: на подмене одного термина другим и на смешении логического порядка, путем неправильного вывода одних понятий из других. Когда мы произносим слово "социализм", у нас автоматически, в результата долголетнего внушения, в уме всплывают два представления: что социализм происходит or слова "общество", и что общество как таковое по своей сути зиждется на каком-то равенстве, так как социализм проповедует уравнение. В данном случае, мы имеем депо с комбинацией обеих категорий политического очковтирательства:

налицо не только грубое нарушение логики, но и просто подмена истинного терминологического смысла фальшивым.

Испанский философ Ортега-и-Гассет, в своем труде "Одна интерпретация всемирной истории", не только вскрыл это грубое искажение настоящего смысла латинского термина "общество* и производных от него слов, но и доказал иерархическую суть общества.

"Существуют достаточно серьезные основания, чтобы предполагать, что слово "общество" (societas) происходит, конечно, от socius, компаньон, но слово socius происходит, в свою очередь, от sequor, следовать; компаньон (socius) это тот, кто следует, последователь; согласно чему, не могло бы быть общества без кого-то, кто "тянет вперед", и других, которые ему следуют”. (Jose Ortega у Gasset. Una interpretaci6n de la historia universal. Madrid, 1960. P. 157).

"Старые семьи (в Риме) продолжали быть истинным государством, и потому вокруг них группировались эти люди, клиенты, ища общественной и юридической защиты. Клиент обязан делать своему патрону obsequium, что значит провожать его на улице, следовать за ним повсюду, быть его последователем (secuaz, по-испански) и помощником, во всем. что нужно... Здесь снова возникает тот смысл, который мы находим в римской идее общества, происходящего от socius, также как socius происходит от sequens, что значит последователь или приверженец". (Там-же, стр. 188).

Если от древнего римского понятия "общество* произошло современное выражение "социализм", очевидно, что никоим образом нельзя выводить первичный смысл этого первого, исходного, слова (общество), от вторичного смысла производного от него более позднего выражения (социализм). Наоборот, само выражение "социализм", как производное слово от термина "общество", должно было бы в основном соответствовать смыслу того понятия, от которого оно происходит. В противном случае, мы будем иметь дело с грубой подделкой.

Выражение "социализм", происходя от латинского слова "сосиетас" (вероятнее всего произносившегося как "сокиетас") никак не может быть отделено от того смысла, которое это слово "сосиетас" изначально заключало в себе. А этот смысл недвусмысленно ясен: порядок иерархических, то есть неравных, человеческих взаимоотношений в рамках общества. Именно, главным образом неравных, ибо, как мы уже видели, “сосиетас” происходит от "секенс", что значит "последователь". Другими словами, как говорит Ортега, не может быть общества без неравенства, то есть без предводителей и их последователей.

Значит, выводить какое-то социалистическое "равенство" из органического общественного неравенства, являющегося фундаментом общества, является с научной точки зрения абсурдом.

При этом, нельзя забывать, что идея этого общественного неравенства в римском "сосиетас" дополнялась идеями: 1. правового регулирования этих внутри-общественных взаимоотношений; 2. свободного их характера: ubi societas, ibi ius, ibi libertas (где общество, там право, там свобода). Таким образом, социализм, отрицая неравенство, отрицает также право и свободу в обществе. Но, кроме того, социализм отрицает принципиально также и справедливость в обществе, так как "нет большего неравенства, чем равенство неравных" (Ортега-и-Гассет. Восстание масс.)

Другие мыслители тоже обратили внимание на несправедливость и неестественность равенства. "Ницше навсегда убил утопию социализма одним из своих молниеносных афоризмов: “Равным — равное, неравным — неравное”. Впрочем, это не более, чем перифраз слов З-ей книги Ездры (7.25): "Пустым — пустое, а полным — полное". Аристотель со своей стороны находил, что "нет большей несправедливости, чем равное обращение с неравными". Уравнительный принцип одинаково противоречит и закону природы, у которой нет нигде полного равенства, и требованиям нравственной правды и справедливости, стремящихся воздать каждому по его дарованиям и заслугам". (Митрополит Анастасий. Сборник избранных сочинений. Джорданвиль, 1948. Стр. 301).

Впрочем, вместо выражения "неравенство", технически точнее и полнее заучит выражение "дифференциация" Проф. Б. П. Вышеславцев (псевдоним: инж. Б. Петров), в своем замечательном труде "Философская нищета марксизма” (Издательство "Посев", 1952, стр. 141) пишет: "Бесклассовое общество обозначало бы недифференцированную массу людей. Такое общество никогда не существовало, не может существовать, и не может являться идеалом. Всякое органическое развитие, всякое создание организации, всякое техническое и художественное творчество есть процесс дифференциации и интеграции, создание целого из расчлененных и противопоставленных частей, интегрально-дифференцированного целого".

В природе вообще нет равенства между живыми существами, также как нет правильных и совершенных геометрических фигур или черного или белого цветов. Научные опыты подтвердили, что даже в искусственно собранных группах животных немедленно автоматически возникают дифференциация и иерархия. Например, в Австрии были произведены опыты, которые установили, что в группе двадцати коров, в первые согнанных вместе с разных мест, уже через день устанавливаются дифференциация и иерархия известного старшинства, так что каждая корова знает не только свое порядковое место в группе, но и порядковое место остальных коров.

Таким образом, если общество по самой своей природе является "интегрально-дифференцированным целым", очевидно, что всякая попытка изменить этот природный характер общества неумолимо поведет к его упадку, разложению и даже к смерти.

Социализм как раз и проповедует отмену этих двух основных характеристик общества: отмену соборной интеграции путем классовой борьбы и отмену иерархической и функциональной дифференциации путем насильной уравниловки. В свою очередь, классовая борьба и насильное равенство ведут к искажению и уничтожению права и свободы, без которых не может быть нормального общества.

"Совершенство органической жизни, совершенство техники, совершенство культуры определяется наибольшей дифференциацией и наибольшей интеграцией функций (по Лейбницу принцип совершенства есть принцип наибольшего единства наибольшего многообразия). В силу этого, прекращение дифференциации не есть идеал, но напротив: смешение, разложение, смерть, прекращение органической и культурной жизни. Превращение общества в недифференцированную массу людей, не знающую разделения труда и расчленения духовных функций и призваний, означало бы смерть культуры". (Там-же, стр. 141).

Это и есть конечная цепь всякого социализма, как это уже после Вышеславцева показали. Р. Шафаревич. "Основной комплекс идей* социализма Шафаревич резюмирует, как четыре уничтожения: Уничтожение иерархии путем равенства; уничтожение частной собственности; уничтожение религии; уничтожение семьи. Он пишет: "Смерть человечества — это неизбежное, логическое следствие социалистической идеологии и одновременно реальная возможность, черты которой сквозят в каждом социалистическом движении в государстве". Цель “социализма в России была смерть русского общества и русской культуры.

Не лишено известной иронии то обстоятельство, что настоящий смысл латинского слова sequens, от которого через socius произошло societas, больше всего сохранился во французском слове оbseques: "На французском языке еще сохраняется немного латинский смысл, потому что obseques значит собраться вокруг умершего, следовать за ним до кладбища". (Ортега-и-Гассет, вышеуказанный труд, стр. 1вв). (По-испански, exequias, погребальная процессия, то есть следование на кладбище”, происходит от того же корня и следовательно тоже находится в тесной смысловой связи с понятием социализма). В этом, и только лишь в этом, аспекте имеется известное соответствие между изначальным смыслом этого корня и выводимым из него измом: социализм действительно аналогичен похоронной процессии. Хотя, однако, и в похоронной процессии, даже в социалистической, тоже наблюдаются дифференциация и неравенство, даже в выборе места для погребения.

__________________________________

"Русские тетради" №1. Август 1998. Независимый журнал политической мысли (политические теории и анализ).