Глава 11. ПОКИДАЕМ ЮГОСЛАВИЮ

Сентябрь 1944 года. Советская Армия приближается к границам Югославии. Из Белграда нам сообщают, что желающие эвакуироваться в Германию должны быть на главном вокзале Белграда после обеда 8 сентября.
Мы жили в городе Панчево, который находится приблизительно в 16 километрах от Белграда на левом берегу Дуная. Мост через Дунай был разбит американскими бомбардировщиками и переезжать через Дунай нужно было паромом. Первый паром отходил в 7 часов утра и наша семья, кроме отца, который был в Русском Охранном Корпусе, выехала на телеге рано утром к Дунаю. Правда извощик запоздал на пол часа и нам нужно было торопиться, чтобы успеть на первый паром. Взяли с собой только вещи, которые могли нести в руках. Вдобавок к моим личным вещам, уложенных в мой скаутский рюкзак, была и семиструнная гитара, которую я купил у матери нашего кадета Нещерета, и нёс ведро со смальцем, по приказу мамы,. Жиры в то время котировались очень высоко и ничуть не уступали цене золота! Мама была уверена, что эти жиры нам очень пригодятся в Германии.
Мы проехали мост через реку Тамиш, который был взорван в 1941 году.
По левой стороне моста стояли купальни, где ещё до войны я научился плавать и где кадеты, живущие в Панчеве, проводили свои летние каникулы. Купальни были сделаны вроде паромов с деревянными клетками-бассейнами, опущенными в воду реки Тамиш. Не умеющие плавать, купались в более мелких бассейнах. Я сперва, лёжа на животе, перебирая руками по балкам клетки, двигался по бассейну, воображая что плыву. Вскоре я научился плавать и перешёл в более глубокие бассейны. В самой реке могли плавать только опытные пловцы, так как течение было довольно сильное, особенно весной, когда река заливала противоположный берег. Помню однажды весной, когда мы всей семьёй пошли на прогулку через мост, услышали крик о помощи и увидели тонувшего молодого человека, которого настолько занесло течением, что он не мог с ним справиться. Oн купался по правой стороны моста, где Тамиш широко разливался и по одну сторону берега было довольно мелко. Пловец очевидно увлёкся и не заметил, что может попасть в сильное течение, которое его и занесло. К сожалению, ему уже никто не мог помочь и он утонул. Это была моя первая встреча со смертью, и оставило на меня сильное впечатление, когда я увидел как легко расстаться с жизнью.
Противоположная сторона реки называлась “Панчевачки Рит”. Это очень плодородная равнина, которую постоянно заливал Дунай пока не были построены насыпь и водокачка, которой заведовал отец Лены Казаковой. Лена - моя одноклассница в русской основной школе в Панчеве, где мы учились перед поступлением мною в Русский Кадетский Корпус, который находился в Белой Церкви. Лена после окончания этой школы поступила в Донской Мариинский Институт, который также находился в Белой Церкви. Мы изредка виделись в Белой Церкви, проходя строем по аллее к Рудольф Парку у границы с Румынией.
По дороге на паром хотелось заехать на водокачку, попрощаться с Леной, зная что её семья не собирается выезжать из Югославии, но времени было в обрез, и я этого сделать не успел.
В двух километрах от моста мы проехали мимо леса, на опушке, которого во время весенней прогулки вдоль насыпи в 1937 году, я впервые увидел русских скаутов-разведчиков.
Когда мы подъехали к полицейской заставе у парома, где “орудовали” местные немцы, ко мне придрался местный полицейский-фольксдейч, пытаясь отобрать ведро со смальцем. Я был в кадетской форме, с немецкими военными документами, и говорил довольно хорошо по немецки. Я ему дал сильны отпор и не отдал ему свою “драгоценность”. После десятиминутного спора вошел в караульное помещение немецкий военный жандарм. Узнав в чём дело он сказал: “Ханс, оставь его в покое. Он же едет в Германию!”. Ханс нас неохотно отпустил, сознавая что “солидная прибыль” ускользнула из его рук!
Подходя к парому, мы увидели, что паром отходит, и мы опоздали. Когда паром вышёл в Дунай метров на 50, вдруг раздался сильный взрыв, и в воздух взлетели щепки, куски железных плит и другие осколки неопределённой формы. Все находящиеся на пароме погибли от этого сильного взрыва, включая автобус с красивыми молодыми немецкими военными телефонистками, которых мы часто встречали и любовались во время прогулок “по корзо” в Панчево. Также были раненные осколками на берегу. Оказывается прошлой ночью пролетали американские самолёты и сбросили в Дунай магнитные мины, на одной из которых и взорвался наш паром!
Нам пришлось остановится в доме моего одноклассника-кадета Мейндорфа, который жил недалеко от моста через Дунай. Вскоре налетели американские бомбардировщики и стали бомбить Белград. Перебраться через Дунай нам удалось только через несколько дней, когда немецкие военные катера очистили Дунай от мин и перевезли нас на другой берег в Белград. Из за бомбардировки Белграда, эшелон в Германию был задержан, и мы успели во время погрузиться. В поезде нас уже ждали и заняли места для нас мои друзья-кадеты и Таня, сестра Шуры Писарева, моего одноклассника.
Таким образом жизнь нашей семьи была спасена благодаря опозданию извозчика и придирки местного полицейского-фольксдейча. Я часто вспоминаю этот эпизод, который наводит меня на мысль, что Господь сохранил нас с намерением, и что наш жизненный опыт и любовь к России, которую внедрили в нас наши родители, русская школа в Панчеве, организация русских скаут-разведчиков и Русский Кадетский Корпус, понадобится для восстановления России и её былой славы!
На земунском вокзале, куда нас перевезли на грузовиках через мост реки Сава, нас поместили в товарные вагоны и я расположился рядом с Таней, с которой я дружил и мы часто бывали вместе, когда я приезжал в Белград.
К вечеру состав двинулся по маршруту Будапешт-Вена. Нам выдали по одному одеялу, но ночи были очень холодные, а у нас тёплых вещей, пальто и шинелей не было, так как взяли с собой только те вещи, которые могли нести в руках!
Конечно самой важной для меня была новоприобретённая гитара, на которой я надеялся научиться играть. К сожалению, научиться играть на гитаре мне так и не удалось, благодаря таланту Алёши “Моськи” Реймера, который развлекал нас своей игрой на гитаре почти до конца войны. Судьба этой гитары окончилась печально: она во время отступления попала под большие ливни и расклеилась. Я же исполнял только роль “носильщика”. Правда я получил от Алёши револьвер “Parabellum” 9 мм его отца, который работал в военной строительной организации “TODT” и был убит в Белграде во время бомбардировки союзниками. Алёша боялся держать при себе оружие, а я, будучи в форме и с немецкими военными документами, этого не боялся. У меня этот револьвер был до конца лета 1945 года, когда я его подарил американскому сержанту.
В поезде я сильно простудился и у меня поднялась высокая температура. Я был весь мокрый, в поту, но переодеться не мог. Таня нашла для меня жёлтые таблетки пронтозила, лекарство, которое понизило температуру, и я на следующий день стал чувствовать себя лучше, хотя был очень слаб. За мной всё время ухаживала Таня, что значительно исправило моё самочувствие. Она достала несколько одеял и тепло закутала меня. Кто то даже отдал мне свой матрас.
Мы проехали мимо Буды и Пешты (Будапешт в действительности два города, по каждой стороны Дуная), обойдя главную станцию, очевидно во избежание бомбардировок союзной авиации. К нашему счастью союзники были больше заинтересованы тем, как помочь коммунисту Тито и бомбили наш Русский Корпус, Казачьи дивизии и отряды Дражи Михайловича в Югославии и Хорватии.
Через несколько дней мы прибыли в Вену. В Вене нас пересадили в пассажирские вагоны и направили в город Эгер в Судетах (теперешний Хеб), который сейчас находится на территории Чехии. Сестру отправили в интернат, а маму в лагерь в городе Ракитница, который находился в Восточной Чехословакии, где она работала на фабрике. Таню отправили в лагерь на остров Рюген в Балтийском Море, где велись испытания ракетного оружия, а кадет, включая меня, и русских гимназистов из Белграда оставили в Эгере.

Город Эгер, Судеты в 1944г.

На вокзале в Эгере нас встретил немецкий фельдфебель Фюрих. Наши вещи были погружены на грузовик, а мне Фюрих приказал, так как я был в кадетской форме, построить нашу группу и мы строем дошли до лагеря, который находился у аэродрома. Позже мы узнали, что рядом был секретный завод, который производил турбинные самолёты Мессершмидт (Модель МЕ-262 ). В этот лагерь позже прибыли авиационные части Русской Освободительной Армии (РОА) под командой генерала Мальцева.
Вскоре нам удалось лично увидеть этот турбинный самолёт. Однажды во время полевых занятий мы увидели летящий в нашу сторону самолёт. Нас главным образом удивило, что шума мотора мы не слышали, а также удивляла большая скорость самолёта. Только после того как самолёт пролетел над нами, доносься шум, но звук этого самолёта был другого рода чем звук пропеллерных моторов. Позже мы видели сцену боя нескольких таких самолётов с американскими истребителями и “летающими крепостями”. Буквально в течении нескольких минут они полностью разбили американскую эскадрилью! Союзники, почему то, Эгер не бомбили. Очевидно боялись повторного разгрома!
Нас определили в барак и выдали немецкую форму вспомогательных отрядов воздушных вооружённых сил Германии. Но шинелей нам не выдали и мы мёрзли всю суровую зиму 1944-45 года без них до конца войны. У меня револьвер немцы отобрали, но я поднял большой шум и сказал начальнику лагеря, что я его получил лично от генерала фон Панвица. Мне его вернули, когда мы уезжали в Берлин в главный штаб РОА генерала Власова.
Через несколько дней приехала из Белой Церкви группа кадет во главе с генерал-майором Поповым, директором Первого Русского Кадетского Корпуса Великого Князя Константина Константиновича. Кадеты вошли в лагерь парадным строём с корпусным знаменём и фанфарами. Это произвело большое впечатление на отряды других национальностей, которые уже находились в лагере. В это время в лагере уже были Венгерский кадетский корпус и Латышское военное училище.
Боясь бомбардировок, начальство лагеря стали строить бомбоубежища в холмистой местности рядом с аэродромом. Я ещё с детства любил земляные работы и с удовольствием рыл туннели для бомбоубежищ. Хотя зима была холодная, в туннелях было сравнительно тепло. Но эта “лафа” вскоре кончилась и нас стали отправлять за десятки километров для рубки леса, который нужен был для стропил в туннелях.


Группа кадет в лагере Эгер
(передний ряд - слево: С. Вороницын; Б. Кирей и О. Ауэ. Задний ряд:
А. Шпилевский, Миокович, Г. Лукашевич, П. Бурлаков и автор)

Владимир Мордвинкин с друзьями

На лесоруб мы ходили под командой немецкого ефрейтора. Нам выдавали паёк на лесные работы в виде ста грамм хлеба и мизерного кусочка масла или “вонючего сыра”. На лесных работах мы проводили до восьми часов в день плюс около трёх часов занимало на ходьбу. Конечно мы голодали и сильно мёрзли, от чего у нас сильно повышались анти-немецкие настроения. К тому же мы стали встречать работающих на ремонте железных дорог советских пленных, которые были полураздетыми и босыми, что ещё больше усилило нашу неприязнь к немцам. У меня особенно возрастала озлобленность, и потому можно было ожидать вспышки в любой момент. Немецкие начальники очевидно просчитались, не понимая нашу кадетскую сплочённость и бесстрашие перед ними. Не удивительно, что в одном инциденте, зачинщиком оказался я! Это было во время очередной работы в лесу. Так как немецкому ефрейтору не понравилось, что мы замедляем темп работы, а это было очевидно, так как мы уже были физически истощёнными. Я услышал, что ефрейтор заорал на одного из наших кадет, называя его “унтерменшом”. Я взорвался и полетел к нему, спросив что он сказал. По глупости он опять повторил слово “унтерменш”, на что я сильно его толкнул. К этому времени ефрейтора уже окружила группа наших кадет и началась “игра в мяч”, где мячом оказался немец. Немец до того испугался, что буквально не мог сказать и слова. Нашим отрядом командовал на этих работах, если не ошибаюсь, наш вице-фельфебель Миша Скворцов. Он сразу построил наш отряд и мы вернулись в лагерь. Ефрейтора мы больше не видели и никакого расследования этого происшествия не последовало.
Второй случай подобной вспышки, правда на этот раз не по моей инициативе, произошёл в самом лагере. У нас были два “касино” (своего рода “пивнушки”), куда мы ходили пить пиво (не помню, было ли ещё что либо из питья или еды!). Одна стояла в центре лагеря, которая считалась лучшей (не помню почему!), а вторая на окраине лагеря. Нужно сказать, что из русских подразделений были мы и молодёжь из Советского Союза, которая была размещена в другом бараке. Мы часто встречались и дружили.
Латышское подразделение всё больше проявляло своё про-нацисткое настроение и стали придираться к нашим русским, обзывая их любимым словом “унтерменш”. Правда, к нам они относились осторожно, особенно когда мы ходили группами. Как то под вечер в воскресенье, к нам прибегает мой брат Вова и говорит, что “Наших бьют латыши в центральном касино”. Весь барак сразу “сорвался” и мы помчались к месту драки. Оказывается латыши стали нападать на наших с ножами и уже среди русских были раненные. Конечно, нашу “кадетню” ножами не испугаешь и мы быстро справились с латышами. Группа латышей даже очутились в мёрзлой воде бассейнов, которые были построены для тушения пожаров. Насколько помню, были даже утонувшие. Как поётся в нашей любимой песне “Фуражка”:
“Бывало, ни один квартальный
Не смеет пикнуть пред тобой,
А если пикнет - вертикально
Летит в канаву головой. “
Правда, в этом случае это была не канава, а более глубокий и холодный бассейн.
Как и в первом случае, расследований этого инцидента со стороны немцев не было, но латышей в короткий срок увезли. Очевидно немцы считали латышей виновниками из за употребления ножей, которыми были ранены несколько человек.

Кадетская рота в лагере Эгер

Хотя нас не бомбили, но воздушные тревоги были почти что каждые сутки в полночь. Так как мы очень уставали от лесных работ, нам надоели эти подъёмы из-за воздушных тревог и всё больше кадет стали “ловчить” и прятались под кроватью или матрасами, где лежали до конца тревоги. Во время одной из тревог, вышла из барака только маленькая группа кадет. Фельдфебель Фюрих сделал перекличку, узнав кто отсутствует и пошёл искать не явившихся. Я не знаю, почему он сразу пошёл в мою спальню и нашёл меня под матрасом. Думаю что он знал кто начал инцидент с ефрейтором в лесу и решил ко мне придраться и наказать.
Он вывел меня из барака и, в наказание, начал гонять “Hinlegen - Auf - Marsch, Marsch!”, что означало : “Ложись - Вставай - Беги”. Он заставил меня бегать вокруг барака пока я не потерял сознание, что у меня в жизни никогда не случалось! Очнулся я в лагерной больнице, где пролежал несколько дней. Хотя я уже чувствовал себя отлично, меня почему -то из больницы не отпускали, чем я был очень доволен, так как кормили в больнице очень хорошо. (Вот какая судьба: когда в кадетском корпусе пытался попасть в лазарет, не пускали, а здесь заставляют!)
Мне стало в больнице очень скучно, особенно в выходные дни, когда почти весь лагерь выходил в город. Так как моя форма висела в шкафу моей больничной комнаты, я решил “удрать” в город, обойдя посты лагеря, что делал и раньше, когда меня в отпуск не пускали. Когда я вечером вернулся из города, опять обойдя караульные посты, в двери моей комнаты меня встретил немецкий майор “Stabarzt”, т.е. главный врач госпиталя. Он стал меня обзывать всякими немецкими ругательствами, конечно включая “унтерменшом”, очевидно не зная прежних происшествий на эту тему ! Как только я услышал это слово, я ответил ему чем то подобным. Разозлившись он ударил меня по лицу, после чего у меня пошла кровь из носу. Он спешно вызвал дежурную сестру, которая остановила кровотечение.
Конечно, меня сразу уволили из больницы, чему я был очень рад, но кипел злобой к немцам и поднял колоссальный шум в лагере и написал официальный рапорт коменданту лагеря. В результате этого инцидента, и к моему большому удивлению, главного врача убрали из лагеря. Я сейчас догадываюсь, что возможно начальство лагеря, после инцидента с револьвером, и моей официальной просьбы о переводе в офицерскую школу при казачьей дивизии фон Панвица, проверило о моих заявлениях и что мой дед является главным священником дивизии в чине майора, решили меня не трогать! Другого объяснения у меня не было
В нашей группе находился кадет, который был на класс моложе меня - Митя Граббе. В первом классе корпуса его брат Алексей Граббе, был моим соседом по парте. Он позже постригся в монахи под именем отца Антония. Митя с самой молодости проявлял технические таланты и в Эгере стал интересоваться итальянскими двухмоторными транспортными самолётами, которые были отобраны у итальянцев после их капитуляции в 1944 году. Иногда вместе с ним “залезал” в эти самолеты и я, интересуясь приборами, разбирали контрольную панель в кабине пилота. Вероятно никто на это не обратил бы внимание, если бы эти самолёты не были переданы Хорватии, которые были союзниками Германии до самого конца войны. Когда хорватские лётчики приехали принять эти самолёты, было обнаружено, что приборов на панели нет. Это считалось саботажем и немецкая контрразведка вызывали многих из нас на допрос. Конечно они ничего от нас не добились, во первых из за кадетского духа, а во вторых почти никто из кадет об этом не знал.





Кадетская рота на параде в городе Эгер

Иногда нас посылали в командировки. Помню одну поездку, в группе около шести кадет, в Восточную Чехословакию за патронами. На один день мы задержались в Праге, где навестили парк и катались на каруселях. После катания на каруселях мне стало плохо и кружилась голова и рвало. Так как было негде остановиться, мне пришлось пойти в кино, где я проспал пол дня. Оказывается я получил в наследство эту слабость от мамы. Она не могла ездить даже в автомобилях, так как её сразу тошнило. Особенно я страдал от этого на корабле по пути из Бременхафена (Германия) в Вальпараисо, Чили, когда мы эмигрировали в Южную Америку.
Так как мы не хотели оставаться под немецким начальством, а особенно поступать в ряды СС или в зенитные батареи, что нам усердно предлагали немцы. Под конец войны им нужны были кадры с нашей кадетской подготовкой. Мы же мечтали поступить в ряды Русской Освободительной Армии (РОА) и защищать интересы Россию.


Первый ракетный истребитель «Мессершмидт –МЕ-262»

Нашему начальству наконец удалось установить контакт со штабом генерала Власова в Берлине. Нас сначала пригласили в Мариенбад, который был сравнительно недалеко от Эгера для повторного провозглашения Манифеста Русского Освободительного Движения. Мы пошли в Мариенбад строем с фанфаристами в голове колонны. Один из фанфаристов был я, Алёша Реймер, но третьего участника не помню. Собрание было в большом зале, который был забит русскими военными с значком РОА на правом рукаве. Торжество мы открыли нашим кадетским традиционном маршем, который на фанфаре я играл в первый раз. Также мы выступили хором, исполняя несколько кадетских и песен РОА. Вернулись мы с этого торжества в повышенном настроении, оптимизмом и желанием как можно скорее включиться в активную борьбу за Россию! К этому мы готовились и посвятили всю свою молодую жизнь, под руководством своих родителей, честных борцов Белой Армии, жертвенных скаут-разведческих руководителей, и не менее жертвенных воспитателей, преподавателей и старших кадет Первого Русского Кадетского Великого Князя Константина Константиновича Корпуса!
Через несколько дней кадет старших 16 лет, посадили в пассажирские поезда и отправили в Берлин, где, по прибытию, у нас на правом рукаве стал красоваться знак Русской Освободительной Армии с изображением Андреевского флага!
Младших кадет, в группе которой был мой брат Владимир, отправили в город Гмюнд, недалеко от Вены.
 

<< Назад